Дорога войны

А вот Акун был метче – он вытащил из колчана пять стрел, и ни одна не пропала даром. Когда стрелки отступили, пять скрюченных тел осталось лежать на снегу.

Тогда в атаку пошла кавалерия. Взяв разгон по долине, конники с гиканьем и свистом вынеслись на первый уступ. Стены клиновидного ущелья сближались здесь, оставляя проход едва ли пяти локтей ширины. Двое всадников едва умещались на бугристой наледи, потом один из коней поскользнулся и упал, сбивая с ног соседа, и оба скатились по льду. Коней Акун не тронул, но вот оба всадника уже не поднялись.

Атаки не прекращались до самого полудня. Снег на первом уступе настолько пропитался кровью, что трупы уже не съезжали под уклон, а примерзали. И новые бойцы шли на приступ по остывающим трупам.

А Оролес до того осатанел, что сам пошел в атаку. Трое дюжих щитоносцев прикрывали его римскими скутумами. Акун с Гефестаем подстрелили всех троих, но «царь» прорвался-таки на третий уступ. Кроя воздух гладиусом, Оролес кинулся на Сергия. Эдик попытался было поставить царю подножку – и чуть не лишился ноги.

– Не трогать! – рявкнул Лобанов. – Тебе что, чурка венценосная, давно не протыкали гнилое нутро? Ну так давай, я тебе живо освежу ощущения!

Сергий сделал неуловимое движение – и скифский акинак оказался в его руке. Мечи скрестились. Акинак и гладиус вполне уравнивали шансы поединщиков – оба клинка короткие, в локоть длиной, и рубить могут, и, главное, наносить колющие удары, на что та же махайра не способна.

Соперники отскочили друг от друга. Оролес расставил могучие ноги и опустил меч.

Кентурион-гастат повернулся правым плечом к противнику и, сдвинув ноги, держал меч прямо, острием кверху, закрывая им грудь и лицо. «Красивостей мы, пожалуй, избежим, – соображал Лобанов, словно разговаривая с мечом, – не тот случай. А давай покажем ему „молнию пятого удара“!»

Кентурион нанес «монарху» обманный удар по голове, затем по плечу, опять по голове, перенес удар под правую руку. Оролес открылся – и Сергий совершил выпад всем телом в горло «царю» – рукоятью вверх, острием вниз, чтобы меч вонзился в отверстие между шлемом и панцирем. Но «царь» увернулся! Гибким змеиным движением он ушел от гибели.

– Молодец! – похвалил его Роксолан. – Ишь, верткий какой! Как уж на сковородке.

Оролес ничего не сказал. Следя горящими глазами за преторианцем, он стал приседать на левую ногу и выдвигать правую мускулистую руку с мечом.

Сергий заложил левую руку за спину, глаза его прищурились, обветренное лицо отвердело. Акинак сверкнул пойманной рыбкой, вспорол воздух и скрестился с гладием. Оролес прогнулся еще ниже, и только рука его, бугристая от мышц, обвитая венами, как веревками, завертела стальным клинком, ловя мелькающий меч Лобанова, со звериной ловкостью отражая стремительные удары. На плече Оролеса закраснела косая полоса, кровь струйками потекла из распоротой кожи.

– Давай, босс! – заорал Эдик. – Трудящиеся массы с тобой!

Оролес, казавшийся тяжелым, как медведь, вдруг сделал упругий прыжок в сторону, и Сергий, не закончив молниеносный выпад, едва удержался на ногах. Он быстро отступил, встретившись с обвалом ударов внезапно напавшего дака.

– Руби его, Сергий! – заорал Регебал. – Воткни ему меч в горло!

Наконец акинак распорол замшу и шелк на груди Оролеса, оставляя глубокую кровавую борозду – красные мышцы лопнули, выказывая розовые бляшки ребер. «Царь» взревел, не от боли даже, а от ненависти. Его меч, стремительно забуравив воздух, с силой пал на противника. Сергий не удержал акинак, меч, описав блестящую дугу, улетел прочь. Оролес с ревом кинулся на преторианца, занося гладий для последнего удара.

Это было не по правилам поединка, но и Лобанов не собирался разваливаться надвое под мечом – он выхватил из ножен кинжал, широкий короткий эллинский паразонион с лезвием в виде бычьего языка, и совершил молниеносный выпад с колена, целясь в незащищенный живот Оролеса.

Паразонион вошел в мощную Оролесову плоть по рукоять. Тело «царя» сотряслось. Гладий все еще падал, грозя Лобанову смертью, но в какой-то момент уже не сила двигала мечом, а инерция разгона.

Кентурион-гастат выскользнул из-под удара и спокойно отшагнул в сторону.

– Король умер, – сказал он.

Оролес рухнул на колени, с изумлением переводя взгляд на живот. Качаясь, Оролес сомкнул пальцы на рукояти паразониона и выдернул его, издав рычание. Хлынула кровь, тут же впитываясь в рыхлый снег.

Толпа «гвардейцев» следила за поединком со дна долины. Даки и сарматы стояли, опустив оружие и окаменев. На их глазах не человек погибал – с постамента падал божок. Оролес поднял лицо, искаженное страданием, и пошевелил синеющими губами. Но что он пожелал Сергию, осталось тайной – смертная пелена застила глаза сына Москона. «Царь» замер в неустойчивом равновесии – и упал спиной на мерзлые камни. Глаза Оролеса были устремлены в небо, голубые, удивленные, даже наивные. Будто все грехи сына Москона оставили телесную оболочку, возогнались зловонным испарением и растворились в чистой синеве неба.