Дорога запустения

– Это счет моей семьи Микалу Марголису! – закричала она, нарушая молчание. Подняла святую левую руку – и Корпоративную площадь сотряс гром. По призыву Серой Госпожи взвилась всякая незакрепленная деталь машинерии Стальтауна: трубы, сварочные горелки, садовые грабли, радиолы, электротрайки, насосы, вольтметры; даже Хильда Чиста из Черновы покинула шест и полетела на зов. Все это оформилось в кружившую над Корпоративной площадью стаю. Машинерия подлетала все ближе, ближе; перепуганная толпа наблюдала за тем, как металлические предметы на ходу перемешиваются и образуют двух стальных ангелов, безжалостных и мстительных, парящих над головами. Один летел на крыльях и реактивных двигателях, другой использовал пару винтов.

– Найдите его! – крикнула Таасмин Манделья, и ангелы, подчинившись, усвистали в стальные каньоны Стальтауна. Ореол Таасмин Мандельи вспыхнул вновь; наблюдателям показалось, что ее тяжелое платье расплавилось и изменило форму, будто обтянув тонкую фигуру, и Серая Госпожа взвилась с помоста, преследуя убийцу, и маска прыгнула в ее руку, трансформируясь в мощное оружие.

На Корпоративной площади царил форменный кромешный ад. Без лидера толпа вздымалась, опадала, паниковала. Паломничество Благодати обернулось разгромом. Толпу одолели ярость и страх. Вооруженная охрана повыскакивала на крыши и тротуары и была осыпана камнями. Охранники подняли оружие, но огонь не открывали. Раэль Манделья-мл. хотел встать и успокоить людей, но Жан-Мишель Гастино прижал его к помосту.

– Тебя застрелят как собаку, – сказал он. – Пробил мой час. Это то, что мне приказано сделать. – Он сделал глубокий вдох и высвободил весь свой мутантский сарказм в жгучей филиппике.

Речь была направлена не на людей, однако острый язык уязвил и их. Кто орал, кто рыдал, кто лишился чувств, кого рвало, кто истекал кровью из ран вины, открытых сарказмом. Жан-Мишель Гастино метнул луч насмешки в охрану, и с ее позиций раздались вопли и стоны: люди с оружием поняли, кто они и что наделали. Кто-то, не вынеся позора, прыгал с высоких точек наблюдения. Кто-то стрелял в себя и товарищей; кто-то, едва заслышав Чудесного Злюку, стал рыдать рыдмя. Кто визжал, кто нес околесицу, кто никак не мог проблеваться, будто исторгая с блевотиной ненависть к себе, нарвавшую благодаря маленькому человеку на ступеньках; кто освобождался от содержимого кишок и мочевого пузыря, кто вопя убегал из Стальтауна в пустыню, чтобы сгинуть навеки, кто взрывался кровью и переломанными костями от сарказма, разносившего нутро в клочья.

Посрамив боевую мощь Корпорации «Вифлеем-Арес», Чудесный Злюка нацелил язык на высокий балкон, туда, где прятались директора Компании. Жирный Директор, Худой Директор и Умеренно Мускулистый Директор мгновенно сморщились до дрожащих комков, угрызаемых совестью.

– Ой, не-надо-не-надо-не-надо, – умоляли они, душимые собственной желчью и рвотой, но насмешка язвила их все сильнее, и сильнее, и сильнее, разбивая в пух и прах всякое их гадкое и постыдное деяние. Насмешка рвала одежду на клочки, бичевала и рубила тела, и могущественные Директора кричали и выли, но слова их резали, резали, резали, резали и рубили, пока от Директоров не остался мертвый пузырящийся фарш на ужасающе дорогом ковре.

Робот-двойник Джонни Сталина смотрел на подрагивающие горки фарша брезгливо, но и в замешательстве. Он не мог понять, что произошло; он понимал только, что Директора оказались слабы и каким-то непостижимым путем доказали свою неполноценность. Сам он слабым не был, и неполноценным тоже: роботы обладают иммунитетом к сарказму. Недопустимо Директорам Компании быть такими слабыми, когда он и ему подобные столь сильны. Робот послал механическим товарищам нейтринно-импульсный призыв: при первой возможности собрать экстренное совещание и спасти Компанию от самой себя.

На ступеньках замолчал Жан-Мишель Гастино. Его мутантский сарказм унизил Корпорацию «Вифлеем-Арес». Люди вставали с четверенек – дрожащие, ошарашенные, ничего не понимающие. Он смотрел на детей в девственно-белом, на бедных дурацких Дуроменов, на трясущихся рабочих и лавочников, репортеров и операторов, у которых, когда он высвободил мутантскую мощь по полной, потрескались объективы и полопались микрофоны; он смотрел на голь перекатную, и гунда-шушеру, и бедных глупых людей, и ему было их жалко.

– По домам, – сказал он. – Все по домам.

Тут по заранее согласованному сигналу пять транспортных легкачей, незримо висевших над этой драмой, сбросили поля-невидимки – и вторжение на Дорогу Запустения началось.

Глава 58

Таасмин Манделья, цифровая охотница, гналась за добычей в глубинах лабиринтоподобного Стальтауна. Так хорошо ей было один раз в жизни – когда Блаженная Екатерина низошла на ее сухую скалу в пустыне. Но на сей раз природа чувства была совсем иной. Чудо-пистолет в руке жарок и голоден, преобразившиеся одежды шелковисто и чувственно льнут к телу… Она наслаждалась собой. Микал Марголис дважды стрелял в нее из МЦБО, которым успел обзавестись по дороге; это было волнительно и опасно.