Дорогая Альма

— Вот видишь, ты поможешь им сформировать серьезный партизанский отряд, — пошутила Маренн.

— Что тут помогать? — Раух пожал плечами. — Они сами, без меня сформируются. Это наверняка не единственные, еще много вокруг бродит. Выхода к своим у них все равно нет. Выход один — подполье. Пусть местные полицаи занимаются. Не зря едят хозяйский хлеб.

— Очень вы там солдатам запомнились, фрау Сэтерлэнд, — Пирогов улыбнулся. — Пока мы с Юрой беседовали в сенях, в горнице только про вас и речь, ну, за исключением командиров, конечно. У тех есть дела поважнее, а кто на отдыхе, так языками почесать разве запретишь?

— И что ж говорят? — поинтересовалась Маренн. — Ругают оккупантов?

— Оккупантов-то ругают, это верно. Но про вас — только восхищение. Все рассмотрели: и какие волосы, и какие глаза, и как говорит, и как ходит. Уж не ожидал, что в том состоянии, в каком они находились все это время, до таких вещей дело есть. Ан нет — есть! Молодежь — одно слово. Конечно, и со своими-то сравнили, ну, в вашу пользу, конечно. Так даже Пелагея не выдержала. Чего сравнивать-то, говорит, седло с лошадкой скаковой? Пускай, мол, поучатся ваши столько же да доброты столько же заимеют, а потом сравнивать будете. Целой жизни, глядишь, не хватит. На том и оборвала их болтовню. А то только попусту воздух сотрясать. Варя все как вы делать старается. Я заметил, она точь-в-точь повторяла ваши движения, когда капельницу ставила. Но это правильно. И старшина Кольцов ее похвалил. Он еще до вашего прихода, как Микола мне рассказал, наставлял ее, чтобы она все внимательно смотрела, училась, ведь другого-то врача вряд ли в отряд сыщешь. Она, верно, все запомнила. Да и сама способная. Ну а Юра, тот в собачью жизнь погрузился с головой. — Пирогов смахнул слезу с морщинистой щеки. — Щенки за ним гурьбой, Альма и Граф руки облизывают. Что еще надо? Смеется от счастья. И мне на сердце полегчало, — признася он.

— Недолго им такой идиллией наслаждаться. — Раух отошел к окну и закурил сигарету. — Дуче настырный. Раз уж он решил на фронт съездить, он своего добьется. Никто от него не отвяжется, даже германский фюрер. Так что облавы начнутся.

— Но дней пять-то еще у них есть? — спросил Пирогов с надеждой.

— Дней пять есть…

— Фрау Сэтерлэнд, срочная телеграмма из Берлина.

На пороге снова появилась Гертруда Вагнер. В руках она держала папку с документом.

— Приказано передать лично. За подписью начальника медицинского управления.

Она протянула папку Маренн.

— Гебхардта? — удивилась Маренн. — Благодарю, Гертруда. — Она взяла папку и отпустила медсестру. — Вы можете идти.

— Это что за новости? — Раух подошел к ней. — Эвакуация отменяется? Мы остаемся в этом госпитале до окончания войны?

— Даже если так, то тебя это точно не касается, — ответила Маренн негромко. — Ты вернешься в Берлин, Шелленберг не потерпит, чтобы ты здесь долго болтался. Хотя я очень сомневаюсь, что ты прав. Эвакуацию раненых отменить не могут. А без меня в Берлине встанет половина работы в «Шарите». Во всяком случае, на первых порах. Незаменимых-то нет. Но сейчас не такое время, чтобы Гебхардт мог позволить себе такую роскошь. Нет, тут совсем другое.

Она раскрыла папку и пробежала документ глазами.

— Очень интересно.

— И что? — Раух взглянул в документ через ее плечо.

— Прочти. — Она протянула ему бумагу. — Не то что за подписью начальника управления, по личной просьбе рейхсфюрера. То мы все беспокоили рейхсфюрера, а теперь рейхсфюрер побеспокоил нас. А значит, совершенно невозможно отказаться. — Она опустила голову и взяла сигарету. Раух чиркнул зажигалкой, чтобы дать ей прикурить. — Спасибо. Это к тому, что ты говорил, рейхсфюрер мне ни в чем не откажет. Рейхсфюрер — это рейхсфюрер. Я всегда знала и знаю, что лишний раз лучше не надо попадаться на глаза, всегда найдут поручение, которое не входит в твои основные задачи. Но пришлось. А ты спрашивал, каков будет ответ Гейдриха. Вот он — ответ Гейдриха и Олендорфа. Вы не хотели, чтобы жители Легедзино и окрестных территорий попали в Уманскую яму? Но не пленными, конечно, кто ж вас пленными туда пошлет, вы нам еще в Берлине нужны, нашим детишкам носы подтирать. Но все равно вы сделаете то, что вы так не хотели делать, фрау Сэтерлэнд. И никуда не денетесь — приказ. Извольте исполнять. И у рейхсфюрера счет один-один. И меня он не обидел, у фрау Марты всегда под рукой будет хороший доктор. И Гейдрих копать под него сильно не станет, во всяком случае сейчас, потому что и его самолюбие он удовлетворил — мне показали мое место. Очень точно все разыграно.

— Я не понимаю. — Раух бросил бумагу на стол. — Кто это такой, бывший генерал Красной армии Понеделин? С какой стати ты должна оказывать ему медицинскую помощь? Более того, тут еще какой-то фотограф участвует, из аппарата Геббельса. Это для чего все? Он что будет делать? Капельницу держать вместо подставки?