Дорогая Эмми Блю

– Помнишь, как я всегда говорил, что хотел бы встретить тебя у школы? Я бы показал этим засранцам!

– Помню.

– Вот наконец и встретил.

– Вот наконец и встретил. Только засранцев уже нет.

– Думаю, они все уже выпустились. Как и мы.

– Как и мы, – повторяю я.

Мы идём ко мне и вместе готовим чипсы: Лукас чистит и режет картошку, а я выключаю газ каждые несколько секунд, пока кипит масло, потому что боюсь поджечь дом. Мой дом. Мой собственный дом.

– Да прекратишь ты его выключать или нет?

– Эти видео из «Синего Питера»[29] я никогда не забуду, Люк. Я просто хочу нас обезопасить.

Мы без умолку болтаем, сидя за обеденным столом, макая пальцы в соль. Лукас рассказывает мне о Гваделупе, а я ему – о Марве, Кэрол и Кэди, о чудесных, тёплых и уютных трёх часах, проведённых с ними.

– Они приготовили роскошный обед: жаркое, крамбль[30], а потом устроили викторину, – говорю я, и глаза Лукаса расширяются.

– Вот блин, ну и семейка! А Кэди? Она тебе понравилась?

– Она потрясающая, Люк. Она расплакалась, когда Марв нас знакомил. И я тоже расплакалась. Она очень смешная и такая умная! И похожа на меня. Тот же подбородок, те же брови, та же манера прищуривать глаза.

– Невероятно, Эм, – Лукас качает головой. – У тебя есть сводная сестра, а у меня сводный брат.

Я улыбаюсь.

– Это что-то да значит.

Мы доедаем чипсы, Лукас, извинившись, идёт в туалет, я прихлёбываю пиво. Вернувшись, он приносит коробку, которую я вручила ему в день свадьбы. Коробку с дисками. С дисками, которые столько лет назад для меня записал Элиот. Лукас садится за стол, придвигает её ко мне.

– Они твои, Эмми. Не мои, – он сглатывает, ему трудно говорить.

– Я знаю, – отвечаю я. – Я знаю, что они от Элиота.

Лукас смотрит на меня.

– Неужели он…

– Я нашла среди вещей Луизы диск. Думаю, он хотел всё рассказать, но не стал. А может быть, Луиза хотела. Перед смертью она обещала показать мне что-то важное, и я всё это время думала, что бы это могло быть…

Лукас медленно кивает.

– Я тут же ему позвонила. Оставила нелепое голосовое сообщение, призналась, что мне всё известно, – я не сказала Лукасу, что эта новость меня обрадовала. Что я сама в глубине души подозревала. Что моё сердце почувствовало, как всё было на самом деле.

Лукас кашляет, крутит в руке уголок салфетки.

– Ту запись твоего монолога на французском, что ты прислала, я дал послушать Элиоту. Он хорошо разбирается в произношениях, и мне хотелось узнать более авторитетное мнение. Он сказал, что ты рассказываешь об очень плохих музыкальных группах, и посоветовал мне показать тебе что-то более достойное. Ну, знаешь, когда старший брат делится советами, как кадрить девчонок… – Лукас смущённо смеётся, его кожа под веснушками розовеет. – Но поскольку в музыке я ни черта не понимал, по сравнению с ним, он сам записал эти песни, а я их тебе отправил. Тебе так они понравились, что ты захотела ещё, и я обратился к нему за помощью и снова отправил их тебе, Эм. Я даже не знал, какие там песни. Я знал только, что тебя они радуют.

И они радовали меня. Доказывали, что кто-то меня любит. Что кто-то готов потратить своё время, чтобы сделать мне приятное.

– А потом я увидел в твоей комнате эти диски. И приревновал ко всей этой чепухе, которую он там понаписал. Я понял, что у него к тебе чувства, и решил всё это прекратить. И когда случилась эта чёртова вечеринка со Стейси, и мы все разругались – вот что это было, понимаешь?

В комнате становится холоднее, посеревшее небо заволакивают тяжёлые чёрные тучи, в кухне темнеет.

– Если бы я только знала, – говорю я.

– Понимаю. И я очень хотел тебе признаться, Эм. Столько лет. Но я так боялся тебя расстроить, разочаровать, боялся, что ты больше не сможешь доверять мне как другу. Это всё, что меня волновало. Я просто трус. Трус несчастный.

– Может, тогда ты и был трусом, – я улыбаюсь, – но теперь точно нет.

– Я думал, ты пошлёшь меня подальше, – говорит он.

– Ни в коем случае. Для этого тебе придётся переплюнуть предыдущие идиотские поступки, а это, я тебе скажу, почти невозможно.

Лукас смеётся. Мы чокаемся стаканами и пьём.

– Когда мы с ним говорили… на свадьбе, о доме Аны, о нашей глупой ссоре и о… – он хочет сказать «о поцелуе», но не может, – я ему сказал.

– Что ты ему сказал?

– Что вы созданы друг для друга. И я не должен был становиться у вас на пути. Даже если сам не понимал, что делаю.

Я моргаю, моё сердце разбухает. От счастья. От тоски.

– Ты правда в это веришь?

Лукас с силой сжимает мою руку.

– Мне кажется, если уж у Эмми и Элиота ничего не выйдет, то всем остальным не на что и надеяться.

Горячие слёзы жгут мне глаза, и я закрываю лицо рукой. Лукас смеётся.

– Ах ты чёрт, опять она ревёт. Ну-ка, хватит, Эмми Блю, никто не любит мокриц, – он крепко сжимает мою руку, придвигается ближе, ножки стула с визгом царапают линолеум. Я обвиваю Лукаса руками.

– Позвони ему.

– Я пыталась. Тысячу раз. Не берёт трубку.

Лукас стонет.

– Господи, что за пещерный человек! Я знаю людей, которые говорят, что хотят отключить телефон и насладиться покоем, но никто на самом деле так не делает. Только пишут об этом в «Инстаграме».