Дорогая Лав, я тебя ненавижу

Мама Ксавье устраивает представление всей ее жизни: из горла вырывается нарочито громкий всхлип, когда она убегает, а по ее лицу текут крокодильи слезы. Ксав следует ее примеру и спешит покинуть сцену без дальнейших объяснений.

Все смотрят, как Ксавье, проталкиваясь, идет к дому. Особняк мгновенно поглощает его целиком. Никто не бежит за ним, все растеряны, чтобы как-то отреагировать.

Никто, кроме меня.

Я делаю лишь шаг, а потом сбрасываю каблуки. Пальцы ног скользят по траве, когда я бегу за мальчиком, который поджег свою собственную жизнь, чтобы погасить пламя, опустошающее мою. Стеклянные двери квадратного дома Финна закрываются за мной в следующую секунду, а мое сердце пульсирует в голове с такой силой, что у меня начинается мигрень. Сильно волнуясь, я пробираюсь в гостиную и зову его по имени.

Один раз.

Два.

Ничего.

Затем я слышу рев автомобильного двигателя снаружи.

Паника внутри меня усиливается.

Черт, он ушел?

Он не может убежать.

Он не может…

– Что случилось с твоей обувью?

Все мышцы в моем теле разом расслабляются. Я поворачиваюсь вокруг своей оси, моя грудь вздымается из-за нехватки кардиотренировок, и слезы облегчения градом катятся по моему лицу.

Он здесь.

Он сбросил черный пиджак своего костюма, так что на нем осталась только рубашка на пуговицах с закатанными рукавами. Я не утруждаю себя объяснением ситуации с обувью, пораженная острой потребностью поцеловать его.

И делаю это.

Я бросаюсь к нему, обхватываю за шею и прижимаюсь к его губам, прежде чем он успевает произнести хоть слово. Ксавье тут же приподнимает мой подбородок для большего, его сильная рука зарывается в мои волосы, когда он поцелуями изгоняет страх и адреналин, все еще бурлящие в моем животе. Его рот действует как транквилизатор – его язык, касаясь моего, унимает мои переживания. Я все еще плачу, не понимая: это потому, что я счастлива, печальна, напугана…

Или от всего вышеперечисленного.

– О чем ты думал? – я выдыхаю ему в губы, мой голос дрожит. – Твоя стипендия, твое будущее. Боже, что, если Дьюк узнает? Ксавье, что ты наделал?

Ксавье хватает мое лицо одной рукой и сжимает мне щеки, пристально глядя в глаза, как будто хочет запечатлеть слова в моей голове, когда шепчет:

– Я защитил свою семью.

Я плачу в два раза сильнее, и Ксавье приникает к моим губам, его большие пальцы вытирают мои мокрые от слез щеки. Он целует меня так крепко, что я удивляюсь, как я могла хотя бы на долю секунды подумать о том, чтобы уехать от него за 2216 миль.

Я не имею ни малейшего представления, что все это значит для нас, сяду ли я завтра на самолет, изменит ли его откровенность перед всей вечеринкой что-нибудь в великом раскладе вещей, но я не могу заставить себя беспокоиться. Не сейчас, когда Ксавье Эмери целует меня так, будто это последнее, что он делает в своей жизни.

Я хватаю его за воротник, прижимая наши тела друг к другу, как вдруг различаю быстрые шаги, направляющиеся прямо к нам. В следующее мгновение дверь в гостиную распахивается, и Ксав яростно отрывается от меня.

Следующие события разворачиваются слишком быстро, чтобы успеть за ними.

Я едва успеваю заметить, как мистер Эмери, простите, отец Ксавье, смотрит на нас так, будто планирует убийство, прежде чем он замахивается кулаком на собственного сына.

Он со всей силы ударяет Ксавье по лицу, и я вскрикиваю, моя рука в непроизвольном порыве взлетает ко рту. Ксав в шоке отшатывается назад, покачиваясь так, словно вот-вот потеряет равновесие, но в последний момент восстанавливает контроль над телом. По-королевски разозленный, он рывком поднимает голову и вытирает кровь со рта тыльной стороной ладони.

– Ты хоть понимаешь, что ты натворил? – мистер Эмери орет во всю мощь своих легких, ноздри раздуваются от ярости. – Ты разрушил наши жизни, сынок. До этого мы были совершенно счастливы.

Черты лица Ксавье искажаются от отвращения, ярость пульсирует в набухшей вене на его шее.

– Подожди… Ты хочешь сказать… ты, мать твою, знал? – кричит Ксав.

Мистер Эмери стискивает зубы, раздумывая, стоит ли раскрывать секрет, к которому Ксав никогда не был готов.

Наконец он говорит:

– Конечно, я знал.

Это подтверждение служит детонатором для взрывного гнева, который слишком долго дремал в Ксавье. Подражая жестокости своего отца, Ксав сжимает костюм мистера Эмери в кулак и кричит в нескольких сантиметрах от его лица:

– Так ты знал все это время? Ты знал, что она трахалась с несовершеннолетним? С моим другом?

У мистера Эмери, который немного ниже ростом и далеко не такой мускулистый, как его сын, нет другого выбора, кроме как признать свое поражение:

– Я знал о водопроводчике и соседе, но я не знал о парне, клянусь.

Совсем не убежденный, Ксав отпускает костюм своего отца и сильно толкает его, что заставляет дорогого папочку напрячься, чтобы восстановить равновесие.

– И что? – шипит Ксавье. – У вас двоих был какой-то хреновый договор об изменах? Ты с самого начала знал, что она трахается со всеми этими неудачниками, и тебя это устраивало?