Дорогая миссис Бёрд…

– Может, он ее так и не получил, – Эдмунд же сражался против нацистов, а значит, его нельзя было судить так строго.

Но он меня бросил! Мне стало дурно. Телеграмма делала свое дело.

– Я налью тебе чего-нибудь, – Банти взяла быка за рога. Мы и в лучшие времена почти не пили, но в такой день, как сегодня, можно начинать.

Она откинула крышку бара в виде глобуса. Он был огромный, невероятно безвкусный, но бабушка Банти, будучи хозяйкой дома, сочла, что он вполне современный. Мы с Банти сошлись на том, что, если Лондон захватят немцы и будут ломиться к нам в дом, мы сбросим его на них с лестницы. Вся территория Британской Империи на нем была выкрашена в смелый оранжевый цвет, это должно здорово их разозлить.

– Виски с содовой подойдет, – Банти очень любила американское кино.

– Спасибо. – Я не пила ни виски, ни содовую, но это было очень мило.

– Льда нет, – прибавила она так, будто это было второй из сегодняшних бед.

Я хотела было сказать, что да, конечно, у нас его нет, мы же в западном Лондоне, а не в Калифорнии, но это было бы нечестно. Хватит с нее плохих новостей.

– Налей уж тогда и себе, – предложила я, на что Банти охотно согласилась.

Было двадцать минут четвертого, и пить виски в столь ранний час было как-то волнительно. Наверное, так делала Бетт Дэвис. Почему это должно было случиться вот так, когда пришел конец нашей с Эдмундом помолвке? Я не хотела истерик, но мне было больно – словно кто-то влепил мне пощечину. Очень больно.

Я взяла бокал. Готова поспорить, Бетт Дэвис не страдала бы. Вряд ли она вообще вышла бы за такого, как Эдмунд. Он бы показался ей чересчур скучным. Если быть совсем честной, мне он тоже казался немного скучным, а я была просто девчонкой из Гемпшира, а не кинозвездой. Были у Эдмунда и другие недостатки, например, иногда он бывал невыносимо напыщенным. Он высмеял меня, когда я сказала ему, что хочу стать военной корреспонденткой.

Когда я вспомнила об этом, идея не выходить за него замуж начала казаться не столь уж плохой. Слегка взбодрившись, я понюхала виски. Банти подняла бокал, и я тоже.

А потом мы, как говорится, хорошенько отхлебнули.

Мы посмотрели друг на друга, чувствуя, как внутри все жжет огнем, и принялись кашлять. Брошена, а теперь еще и отравлена. Последние несколько минут выдались крайне насыщенными.

Чуть позже я вытерла слезы, пытаясь прийти в себя.

– А что бы сделала Бетт Дэвис на моем месте?

– Пристрелила его и подалась в бега, – прохрипела Банти, сидевшая на диване рядом и разглаживавшая юбку. – Эм, честно, жилетка выглядела так, будто ее вязал обезумевший маньяк, может, это его и спугнуло, но так с тобой поступать – уж это ни в какие ворота не лезет.

– Точно, – согласилась я, так как теперь мы знали, что жених мой жив-здоров и даже бодр и весел, и от этого его поступок был еще ужаснее.

Правда была в том, что я любила Эдмунда, хоть отец и говорил, что он родился идиотом. Он был добрым малым, и я знала его с самого детства, и когда его призвали на службу, я согласилась с ним встречаться. И когда его отправили на фронт, он спросил, выйду ли я за него замуж, и я патриотически согласилась. Не то чтобы я с ума сходила от любви к нему, но он был очень мил, да к тому же отправлялся на бой за мир во всем мире.

Мы сидели вот так, в унылой зимней гостиной, и я подумывала, а не сделать ли еще глоточек. Пожар внутри уже погас, стало совсем неплохо, и, кажется, я настроилась на философский лад.

Я взглянула на телеграмму на камине.

– Интересно, какая она, эта Венди.

– Готова поспорить, та еще уродина, – верная мне Банти для выводов не нуждалась в доказательствах.

Мы помолчали немного, размышляя о грандиозности случившегося.

– Я всем об этом расскажу.

Прозвучало не очень убедительно.

– Маме и отцу, и бабушке, и преподобному Уиффлу.

Преподобный Уиффл был нашим приходским священником. Он страдал подагрой и косил на один глаз, но беседы с ним были приятны, если поймешь, в какой смотреть. По меньшей мере, он бы счел нашу с Эдмундом размолвку странной.

На самом деле, когда все об этом узнают, будет еще печальнее.

Отец скажет, что «этот мальчишка – первейший дурак в целом свете», а мама вмешается со своим «Альфред, ругань делу не поможет, но Эдмунд действительно поступил очень глупо».

Нет, это уж слишком.

– Банти, я останусь старой девой.

Я была на грани отчаяния.

– Перестань, у тебя еще все впереди, – возразила Банти.

– Нет, поезд уже ушел. – Нужно привыкать к новой жизни, нужно быть сильной. – Нытиков никто не любит, но снова через это пройти мне бы не хотелось. Хватит с меня всех этих помолвок. Сосредоточусь на карьере.

– Тем лучше для тебя! – Банти беспечно умолчала о моем провале с новой работой. – Кому сдался этот паршивый Эдмунд?

Она продолжала налегать на виски.

– Прости, но, – она хватала ртом воздух, – я, кажется, задыхаюсь!

Я похлопала ее по спине – безрезультатно. Включила радио в надежде, что поможет. Банти чуть слышно всхлипывала, из-за телеграммы или оттого, что готова была вот-вот отключиться.