Дорогая миссис Бёрд…

– В детстве надо было удалять, – буркнула она, на этот раз предпочитая обходиться без сочувствия. – Мисс Лейк, сегодня вы замените ее. Мистер Коллинз как-нибудь перебьется без вас.

С этими словами она указала мне на место Кэтлин, дав целую кучу распоряжений, а затем отправила на север Лондона с поручением, включавшим кучу умных слов и посылку, от которой здорово несло удобрениями.

За этот день я еще больше стала уважать Кэтлин. Отсутствуя в редакции большую часть рабочего времени, миссис Бёрд умудрялась заваливать остальных работой. Мне пришлось нелегко – то, с чем Кэтлин управилась бы за десять минут, заняло у меня несколько часов. Просто она знала, где что лежит, держала все нужные номера телефонов и адреса у себя в голове и вообще могла справиться с чем угодно.

К концу Недели Без Кэт все без исключения ждали, когда же она вернется. Я изо всех сил старалась понять, в чем заключался смысл громогласных инструкций из-за двери миссис Бёрд, и мне редко это удавалось. Мистеру Коллинзу приходилось самому делать все правки, и миссис Ньютон из отдела рекламы теперь заглядывала чаще. Миссис Бёрд постоянно негодовала и жаловалась, что все не так. Спорить с ней никто не собирался.

Все это отнимало у меня время для ответов на письма, и поэтому в первый же день следующей недели я пришла как можно раньше.

В редакции не было ни души, и я полезла в ящик за письмами, начав с поклонницы мистера Коллинза, а именно его киноколонки, просившей отослать ей фото с подписью на память. Меня это позабавило, и я уже предвкушала, как он поменяется в лице, прочитав это. Надеюсь, удар его не хватит.

Дальше меня ждало письмо в нашу колонку, писала дама сорока пяти лет, проигрывавшая в битве с двойным подбородком. Такие опусы миссис Бёрд обожала, и мне было жаль миссис Двойной Подбородок, на которую обрушится поток грозных увещеваний.

Следующее оказалось весьма странным. Напечатанное на машинке, без конверта и обратного адреса, оно было подписано «Л».

Я принялась за чтение.

Дорогая миссис Бёрд,

Пожалуйста, помогите.

Стыжусь вам писать, но мне больше ничего не остается. Я подвела всех, кто мне дорог. В этом году меня покалечило во время очередного налета, а сейчас, кажется, у меня нервы совсем расшалились. Едва я слышу звук летящего самолета или любой громкий звук, как схожу с ума от страха. Я больше не могу выходить из дома или гулять, и мне кажется, что к привычной жизни я уже никогда не вернусь.

Мне уже доводилось читать такое. Многие проходили через это, терзаясь не только от пережитого ужаса, но и того, что больше не могут выполнять свой долг.

Конечно, не стоило так казнить себя. Нельзя просто так взять и сделать вид, что с тобой ничего не случилось. Сейчас я как никто другой понимала этих людей. Даже до той ночи я всегда сочувствовала тем, кто боялся взрывов, громких хлопков или просто темноты и незнакомых мест, ответив некоторым из них и попросив миссис Бёрд напечатать одно из писем с ответом в журнале, на что та ответила категоричным отказом.

– Бесхребетность, мисс Лейк. Вот главная проблема этих женщин. Все эти причитания не помогут выиграть войну. Нужен стержень внутри и желание продолжать борьбу.

Таков был классический ответ миссис Бёрд, считавшей подобные чувства проявлением слабости, недостойной и неприемлемой. От всех она требовала одного – беспощадной твердости и дисциплины. Неудивительно, что люди приходили в ужас от подобных советов.

Я считала, что вполне естественно бояться падающей тебе на голову бомбы – никто в своем уме не стал бы бахвалиться в такую минуту, и это не делало его ни слабаком, ни трусом.

Я закусила губу. Может быть, я не слишком-то объективна?

Нет.

Ничуть нет. У этой девушки, как и у всех остальных, есть право на страх. Я была уверена в том, что им нужна поддержка, а не лекция о бесхребетности.

Я снова взялась за письмо.

Обещаю, что не стану обузой. Выйду на работу, как только разрешит врач, и я смогу более-менее уверенно двигаться. Но теперь я чувствую себя ужасной трусихой, и мне от этого еще хуже.

Недавно погиб мой жених. Не думаю, что смогу полюбить кого-то другого.

Я напряженно вглядывалась в строчки.

Не хочу ни с кем говорить, даже с лучшими друзьями.

Кажется, меня осенило.

Взглянув на подпись, я не смогла узнать почерк. Но судя по всему остальному…

Могла ли Банти написать его?