Дорогами Судьбы

– Я не шучу, не утрирую. Просто посмотри вокруг, все-таки мы на самой высокой точке города. Что ты видишь?

Несмотря на то, что сумерки уже зашторили горизонт, прозрачный морозный воздух позволял видеть далеко. То, что было плохо видно, еще легко угадывалось по силуетам. Внизу у наших ног – резали белый снег на ровные ломти правильные квадраты дворов-колодцев. Пятиэтажные серые от времени дома-хрущевки, выстраивались вдоль улицы в шеренги, которые тянулись несколькими нитями, намотанных на клубок дорожного кольца на площади Ленина. От которой широкий проспект убегал к окраине, где огромные и несуразные корпуса заводов, ощетинившиеся дымящимися трубами, тянулись до горизонта, заслоняя собой перспективу. Каждый день я проделывал этот путь, вместе с тысячами людей, спешащих на работу.

– А ты посмотри в другую сторону, – подсказал мне Иваныч.

Там где ровный строй домов заканчивался, стояли гаражи, спускаясь ступенями в балку. Внизу протекал ручей, вечно грязный. Противоположный склон балки зарос густым кустарником, который непроходимой стеной отделял город от леса, который начинался прямо у самой балки. Лес был пронизан широкими шрамами просек, которые шли параллельно балке. Где-то на самой линии горизонта светилась быстрыми огоньками автострада, убегающая на запад.

– Увидел теперь?

Я кивнул в ответ.

– Это мой мир, – сказал мой новый знакомый. – Мой, только мой, понимаешь? Я вижу каждый день то, что хочу видеть. Я не читаю договоров, не порчу зрения изучением прайс-листов конкурентов, не наблюдаю ежедневно кислые мины сотрудников. В молодости я чуть не потерял зрение, пытаясь рассмотреть на плохеньком мониторе в НИИ никому не нужные пики осциллографа.

– Ты работал в НИИ? – я был искренне удивлен.

– Это не важно. Важно то, что тратя свое время и здоровье на выполнение якобы полезной работы, ты ничего не приобретаешь. Твой мир растворяется в обыденности и все. Ты работаешь и этим гордишься, тебя не в чем упрекнуть – ты не дармоед, ты полноценный член общества. После работы ты с друзьями, такими же трудягами, выпиваешь по сто грамм, иногда и больше. Но тебя нельзя в этом упрекнуть – это признанный обществом отдых. Ты молодец. Где-то в глубине души тебя точит червь сомнения – а правильно ли ты живешь? И в один прекрасный момент ты понимаешь, что есть твой мир, а есть другой, навязанный тебе обществом.

– И ты становишься отщепенцем, – подсказал я продолжение.

– Ты продолжаешь смотреть на мир через призму общественной морали, – устало ответил на это он. – Пойми, что есть в мире какие-то вещи, от которых ты действительно получаешь истинное удовольствие. Я не говорю о бутылке холодного пива в жару.

Я понимающе кивнул.

– Для себя я узнал, что могу часами созерцать природу, при чем получаю от этого ни с чем не сравнимое удовольствие. Как-то один раз по весне я просто вместо того, чтобы идти на работу, сел на электричку и поехал в лес. С тех пор у меня появился мой мир. В этом мире я устанавливаю законы, я решаю, что будет завтра и мне плевать на правила окружающего мира. Я хочу сидеть среди зимы в шезлонге и загорать, и мне нет никакого дела, как это воспримут окружающие.

Он встал на ноги и, высоко подпрыгнув, сделал в воздухе сальто.

– Уверен, ты никогда не пробовал сделать такое посреди улицы, – сказал он.

– Зачем? – удивился я.

– Чтобы понять себя.

Он посмотрел на мое недоуменное лицо и улыбнулся.

– На самом деле, я тебе хотел показать этим нечто другое.

Иваныч снова развалился на своем сидении.

– Ты, конечно, мне не поверишь, но я ни разу в жизни не пробовал выделывать такие чудеса. Это был экспромт ради тебя.

– Спасибо, но я не очень люблю цирк, – скривился я. – Вырос, наверное, из того возраста.

– Это хорошо, значит, с тобой можно говорить, как со взрослым.

Он закурил очередную сигарету.

– Я сейчас скажу одну странную вещь, попытайся ее сразу не отвергать. Принять ее ты наверняка не сможешь, поэтому хотя бы не спеши отрицать.

Он замолчал, выдерживая паузу.

– Говори, – попросил я.

– Человек умеет летать.

Я невольно прыснул от смеха.

– Другой реакции я и не ожидал, – спокойно на это отреагировал Иваныч. – Знаешь, почему ты смеешься?

– Потому что ты надо мной глумишься, – ответил я.

– А вот и нет. Я хочу тебе помочь. Ты живешь в мире людей, а пора бы уже обзавестись собственным миром.

– И у тебя есть для этих целей пара сильных таблеток.

– У меня нет. Они есть у тебя, в твоем сердце и твоем мозгу. Только ты о них знаешь.

– Спасибо за все. Я, пожалуй, пойду, – сказал я. Мне становилось неуютно на крыше в обществе этого странного типа, показавшегося мне поначалу очень интересным и вполне адекватным.

– Ты никогда не сможешь понять природу времени, если будешь жить законами большого мира, – негромко сказал мне вслед Иваныч.