Дороги богов и демонов

Константин Чиганов Дороги богов и демонов

Знатоку цигуна, профессору и моему учителю, истинному сверхчеловеку Владимиру Александровичу Авдееву посвящается

Пусть не кажется порою,

Что сражаться будет просто.
Мы отважные герои
Очень маленького роста.

А. Макаревич «Маленькие герои»

Посмотри, как узки

Бриллиантовые дороги.
Нас зажали в тиски
Бриллиантовые дороги.
Горят над нами, горят,
Помрачая рассудок,
Бриллиантовые дороги
В темное время суток…

«Наутилус» «Бриллиантовые дороги»

Пролог БРАТЬЯ

Испания

Теруэльский выступ

28 декабря 1937 г.

Снег такой глубины необычаен для Испании. Вчера пало здание банка — последний оплот франкистов в Теруэле. Город был взят полуодетой и кое-как вооруженной республиканской армией. Мороз стоял под -20. Уже казалось, что дело Республики победит. Уже казалось, что БТ — 5 Интернационального танкового полка докатятся до границы страны и вышибут фалангу с испанской земли. Начинали отдаляться друг от друга те, кто по-разному представлял будущее Испании после победы: анархисты, коммунисты, троцкисты, социал-демократы. Пестрые дети Республики.

Непробудно спал в красной земле Испании расстрелянный фалангистами в селении Виснар 19 августа года 1936 от Рождества Христова поэт Федерико Гарсиа Лорка.

¡Viva Espana!

Франко был общим врагом, который заставлял их держаться вместе. Франко теперь был и его личным врагом… После Фуэнтес, где полегла половина его роты.

…Он полулежал в свежем снегу на склоне какого-то оврага. Ему не хотелось пачкать такой чистый снег, но кровь все текла из раны на боку, и алая на белом вытаявшая дыра вызывала у него отвращение.

«Пожалуй, мне не вытянуть». Эта мысль пришла уже в который раз и не вызвала в душе ровно ничего. Он слышал, что перед смертью вспоминается былая жизнь, но и это не подтверждалось — он даже намеренно не мог вспомнить, как оно, в России. Дома. И без всякой связи подумал, что Новый год через три дня.

Стрельба вдали то усиливалась, то затихала. Несколько артиллерийских выстрелов, и следом недалеко ударили разрывы. Он крепче сжал рукоять револьвера. Родная шероховатость темного дерева успокаивала хоть немного.

Снег заскрипел, и от неожиданного волнения он приподнялся: кто-то спускался в овраг. Кого принесло?

Он наставил ствол на звук, и, наконец, увидел этого другого.

Фалангиста.

Молодой офицер испанской фаланги с «Астрой» наготове еще не заметил его. Он был почти так же оборван, как солдаты Республики, небрит, с черной щетиной на щеках и голубыми глазами — раненый, обладавший хорошим зрением, отчетливо различил это. И подумал, что, наверное, такого парня любят женщины.

Почему он не стал стрелять, он и сам бы сказать не смог. Может, просто стало все безразлично. Офицер с лейтенантскими звездочками уже на дне оврага повернулся и увидел его. Тогда он невыразительно сказал, стараясь только, чтобы голос звучал погромче:

— Брось оружие…

И понял, что офицер очень похож на него самого. Просто одно лицо.

Лейтенант, глядя в отверстие ствола, послушно бросил пистолет, и поднял руки, странно дернув щекой.

— Садись, — приказал республиканец. — Где ваши?

— Я не буду отвечать, — вздернул подбородок пленник. Теперь он явно ощущал унижение, поняв, что попал в плен к полумертвому и беспомощному врагу.

Они еще вглядывались глаза в глаза, когда в паре метров упал первый артиллерийский снаряд. Ударная волна и комья земли заставили полуоглушенного франкиста пасть рядом.

Падая, он не столь испугано, сколь удивленно произнес:

— О, Господи!

Сказал он это по-русски.

Раненый зашевелился и удивленно спросил, тоже по-русски:

— Ты наш? Из России?

Ему внушали не афишировать «факт дружеской помощи испанскому народу». Сейчас, при смерти, он плевал на это.

— Не ваш! Но из России. Вот уже двадцать лет.

— А-а, сбежали от революции. Буржуи. Как звать-то тебя?

— Александром. Мне пять лет было в вашу революцию.

— Меня Николаем. Младший брат у меня был Саша, погиб в гражданскую. Твоих лет, кстати.

Они долго молчали, глядя в глаза один другому.

— Рождество скоро. Десять дней осталось. У нас на Рождество ставили елку с фонариком наверху… — вздохнув, неизвестно зачем произнес франкист.

— И у нас ставили… — несколько удивленно отозвался республиканец.

— Фонарик такой круглый, синий, а в нем свечка. Я его уронил как-то, и он треснул.

— Треснул… — недоверчиво произнес враг. — Слушай, расскажи, как ты уехал из России.

И, как будто не было ничего удивительного в том, чтобы под дальний гул разрывов делиться детскими воспоминаниями с врагом, пленник заговорил. Похоже, он рад был сбросить свое напряжение.