Дороги. Часть первая

– Четверо, – отвечал Арнис, – мой брат, Эльм, он погиб, когда ему двадцать пять было. И еще две сестры у меня есть, старшая и младшая. У старшей уже трое детей, и младшая скоро должна родить.

– У вас всегда так много детей в семьях? – удивлялась Ильгет.

– Ну конечно. Не очень много, четверо – это среднее число. Информационное давление на это рассчитано, потому что у нас людей, знаешь, всегда не хватает.

– Почему не хватает? Вот у нас на Ярне, говорят, перенаселение.

– Ерунда это, Иль... Мы ведь в Космосе живем, места для жизни – сколько угодно. Квирин уже четыре колонии основал, это только Квирин... Но у нас и на самой планете народу немного, ведь война была всего-то полвека назад. И потом, у нас, знаешь, не все удерживаются...

Бледное и узкое лицо, ямочка на щеке, улыбка. Ласковый взгляд. Белая наволочка и желтоватая, неровно окрашенная стена, казенный больничный запах. Вечер – и тусклый свет в палате, шуточки Антолика.

Красивые руки у него. Это очень важно – какие руки. А эти длинные, тонкие пальцы, нервные и гибкие, но кажется, очень сильные, и когда они касаются случайно руки Ильгет, хочется их задержать.

.. – Я тебе еще не надоела?

– Ну что ты! Я так рад, что ты приходишь.

– Я тебе вот еще книг принесла... ты так быстро читаешь!

– У нас этому учат... Спасибо! О, я вижу, ты опять чего-то вкусненького...

– Ну да, тебе же понравились крендельки. Я опять испекла.

– Иль, ты так замечательно готовишь... Ты чего?

Ильгет растерянно смотрела в пол и не отвечала. Потом посмотрела на Арниса.

– Ты знаешь, я первый раз в жизни слышу, что хорошо готовлю.

– На улице, вроде, уже зима наступает... холодно?

– Сегодня первые снежинки полетели.

Тусклое слепое окно. Ильгет поймала себя на том, что почти не слышит того, что говорит Арнис. Он рассказывает что-то о Квирине. Да... там очень хорошо, наверное, как в сказке. А за окном уже действительно снег.

– А кем же ты стала, Иль?

– А я никем не стала. Пошла на лингвистику, к языкам у меня способности. Но не закончила... так получилось.

– Языки – это тоже хорошо, интересно. А я вот туп... с мнемоизлучателем, и то не могу нормально выучить.

– Ну наш-то язык ты отлично знаешь.

– Я много времени на него потратил. Нет, Иль, я тупой ско, ни к чему не способный. Я и в музыке дуб, и творчеством никаким не занимаюсь особо, разве что социологией немного увлекаюсь...

– Творчеством? – тонкие, прямые брови Ильке взлетели вверх.

– Ну да... я имею в виду – там сочинять что-нибудь...

– А я сочиняю, – тихо сказала Ильке. Она смотрела в пол и говорила быстро и тихо, будто стесняясь.

– Я стихи сочиняю. И прозу тоже... иногда.

– Как здорово, – сказал Арнис, – почитай мне какие-нибудь свои стихи, а?

– Как, – Ильгет обернулась на опустевшую уже койку Антолика, – вот прямо так... почитать?

– Да, а что такого?

– Не знаю. Я как-то... никогда...

– Да ладно, не стесняйся. Ну почитай правда! – попросил Арнис.

– Я даже не знаю, что...

– Ну последнее...

– Последнее... Только оно непонятно о чем. Я сама не знаю.

– Это неважно, Иль.

Она читала сдавленным тихим голосом, интонируя по-детски, как школьница.

Звенящий лес, на всходе день,

Ложится золотой рассвет

На сосны, и опять нам лень

Включать кукушкин счетчик лет.

Кукушка! Песенка твоя

Легка, как девичья слеза.

Мы от кукушкина гнезда

Летим до близкого жилья.

И здесь – ослиный перекрик,

Там – соловьиный перепев,

Здесь – грай ворон и волчий рык,

А там – весна и шум дерев.

До чистых вод, до царских врат

Дойдем ли? Все равно, когда -

Сегодня ль, завтра помирать.

Кукушка! Не считай года!

Арнис замер и молчал. Долго. Потом сказал.

– Чудесно, Ильгет! Я даже не думал, – он снова замолчал. Потом, словно подбирая слова, сказал, – Я не понимаю, откуда ты это... Почему ты это знаешь? Мне кажется, что это обо мне. О нас... о моей жизни, словом. Откуда тебе-то знать все это?

Он помолчал, потом улыбнулся.

– Ты не удивляйся, что я молчу. Это я по привычке. Просто у нас на Квирине такой обычай, мы никогда не аплодируем, а просто молчим. Чем глубже молчание, и чем дольше оно длится, тем, значит, выше оценка. Если бы я не сообразил, что ты этого не знаешь и можешь обидеться, я бы целый час молчал и переваривал. Слушай, а в написанном виде ты мне не дашь этот стих? И заодно другие тоже?

– Конечно...

– И прозу...

– Принести?

– Да, пожалуйста! – попросил Арнис, – мне кажется, это должно быть так здорово!