– А что мне делать, если бы пострадала
– Ага… всё просто ужасно! Я прямо с постели встать не могу! Помогите! Умираю! – картинно готовясь упасть прямо тут в обморок, говорю я и подмигиваю Тимке. Чёрт, мне нравится его смущать, он очень милый в такие моменты! – А если серьёзно, то это уж мне у тебя надо спрашивать, раз это
– Ну, живой, как видишь, – просто пожимает плечами Тимка, не зная, куда пристроить свой взгляд. Я поступаю проще: без разрешения усевшись на кресло, задумчиво разглядываю стену напротив.
Мы молчим. Я собираюсь с мыслями. Я
Наверное, это первый раз, когда я извиняюсь перед кем-то, кто не связан со мной кровными узами.
– Я не знаю, что сказать, и я по-прежнему не уверена в том, что хочу сказать, но… Я хочу извиниться; может быть, ты был прав. Даже если нет, то мне не стоило так грубо отвечать, после того, как я бросила тебе, когда ты решил подбросить бомбу-вонючку в кабинет истории колдунов, – я замолкаю на какое-то время. – Здесь всё было по-другому, и я сейчас не только про колдовство и всякие связанные с ним вещички, раньше я мало разговаривала с кем бы то ни было. Кроме ответов на уроке, от меня сложно было что-либо услышать, а тут… Тут каждый третий горит желанием завести с тобой дружескую беседу. Мне казалось, что всем от меня что-то надо, что тут и не пахнет искренностью.
– А теперь ты хочешь сказать, я доказал свою искренность? – подсказывает Тимка. Что-то в его голосе заставляет меня оторваться от созерцания стены. Тимка улыбается, как-то мягко, даже чуть насмешливо.
Но нисколько не зло, обиженно или раздражённо. Он не смотрит с укором.
– Ну… примерно это я и хотела сказать.
– Ладно, я не в обиде, – снова удивляет меня мальчик. Эй, куда делся вечно недовольный и обижающийся на каждую мелочь мальчишка? – Надо ценить то, что есть, пока не потерял, – поясняет он свой ответ, но у меня только больше вопросов.
После того как я спрашиваю его об этом, с его лица сползает улыбка, а брови практически сходятся вместе, настолько сильно он хмурится. Но потом вдруг вновь принимает умиротворённый вид и полуулыбается:
– Ну, не ты одна провела за размышлениями последние пару дней, – и в ответ на мой немой вопрос «откуда ты узнал?», смеясь, добавляет. – Ты сама пришла ко мне, это раз. Ты спасла мне жизнь, не бросив в том огромном здание с кучей странных шариков под потолком; и сейчас стоишь тут и извиняешься, это два и три. Ещё причины нужны?
– Думаю, хватит, мыслитель, – и когда в нём столько наблюдательности взялось? – Что ещё мудрого надумал?
Этот вопрос-шутка лишь наполовину. И Тимка это понимает.
– Раньше я как-то не думал об этом. Мы бессмертны и воспринимаем это как должное, но это ведь не так. Наша жизнь может оборваться в любой миг, а мы её не ценим. – Я тоже об этом думала, после того как нас спасли. – К тому же, – продолжает Тимка, – несколько секунд тоже могут казаться вечностью.
Это он, наверное, про то время, пока я раздумывала, сомневалась, стоит ли его спасать, рискуя собой.
– Меня это теперь по ночам не отпускает. Спать толком не могу, – неожиданно признаётся Тимка, когда повисает тишина, и каждый думает о своём.
– Э-э-э… – а что мне сказать? В тот момент я думала только о том, как уцелеть, в моей голове плохо сохранились воспоминания о побеге. Смутные образы и обрывочные картины, но зато мысли того времени хорошо отпечатались у меня в голове. То, как сломался привычный шаблон мира.
– А ты? У тебя нет синяков под глазами, да и вид бодрый. Как ты спишь? Или тебе ничего не снится?
– Не снится. Сплю как и раньше, только воспоминания иногда накатывают, но это и днём бывает, – честно отвечаю я, и как-то тяжело мне от того взгляда, каким смотрит на меня Тимка.
– Ясно, – отвечает мальчишка, и голос у него какой-то глухой, придушенный.
Оставшееся время, что я провожу у него, мы не говорим о пережитом. Обсуждаем, на какие курсы пойдём со следующего полугодья. Практически на всех дополнительных курсах изучают какую-то сторону колдовства более углублённо, чем в школе, поэтому у первокурсников они начинаются после первого полугодья. За исключением спортивной секции.
Я по-прежнему собираюсь пойти на