Дороги и судьбы

А были среди обитателей нашей теплушки и такие, от кого проку никакого! Например — известный в Шанхае художник и его жена. Вспоминая их теперь, спустя много лет, мне кажется, что они как сели на нижнюю полку слева от входа, так и сидели, прижавшись друг к другу, с места не двигаясь, обида и недоумение застыли на их худых, запыленных лицах, я осуждала эту пару, могли бы протирать лицо и руки одеколоном, он был у них, вполне состоятельные люди, хотели ехать за свой счет… Не помню, чтобы хоть раз видела жену художника без меховой шапки, никогда ее не снимала! Обида и недоумение. Но после приглашения в баню с вещами я увидела на лицах этих двоих — ужас. Испугались? Чего? Радоваться надо было. Наконец-то вымоемся, белье сменим, грязное простирнем! Художник с женой в баню не пошли. И еще кто-то, не помню кто, не пошел. Но многие пошли. И из нашей теплушки, и из других. Некто, посланный нас сопровождать, велел построиться парами, женщины впереди, мужчины сзади, и повел нас, освещая путь ручным фонариком. Тропинка, справа и слева снега, далеко впереди — огоньки какого-то селения, слышен лай собак.

— Женщины! Давайте входите!

И мы вошли. В полутемное, теплое, наполненное паром помещение. А следом вбежали две старухи в синих мокрых халатах, две ведьмы, в руках палки, на них нанизаны крупные железные кольца, их стали нам швырять, как серсо, покрикивая:

— Одежу снимайте, быстро, быстро! Держи кольцо! Одежу сюда проденешь! Быстро!

А мы в ответ:

— Зачем?!

— В прожарку! Быстро!

Слово «прожарка» я услышала впервые. Другие, полагаю, тоже. Испуг на всех лицах. Но — что делать? Бежать? Деваться нам отсюда некуда, будь что будет, мы стали покорно разоблачаться, понукаемые ведьмами: быстрей, быстрей! Не знаю, что думали мои спутницы, но в моей голове проносились безумные мысли такого рода: а вдруг никакой бани не будет, это только предлог, чтобы нас сюда заманить, заставить раздеться, отобрать вещи и… убить? Убивать нас, голых, беззащитных, будут вот за этой дверью, где якобы баня! Не то трое, не то четверо из нас, тоже, несомненно, ожидавшие гибели, раздеться не пожелали. Уселись на лавку у стены и заявили, что с места не тронутся. Ну а мы с замиранием сердца ступили в соседнее помещение, где стеной стоял пар, было жарко, на скамейках — ковши и цинковые тазики с ручками, и чей-то веселый голос крикнул:

— У них эти тазики шайками называются!

Все оживились, мы — в бане, никакого обмана, и уже весело терли друг другу спины (мыло принесли свое!) и поливали друг друга горячей водой. А затем благополучно получили назад свою одежду, заодно выяснив у старух, что «прожаркой» называется «санитарная обработка». И совсем они не были похожи на ведьм, эти старые женщины в синих халатах… И было стыдно своего страха. И мы громко жалели тех, кто не рискнул ступить в соседнее помещение: «Ну чего вы испугались? Было так хорошо!» А вернувшись, жалели жену художника, по-прежнему неподвижно сидевшую, не снимая своей меховой шапки…

А попав в Находку, я еще раз испытала приступ страха. В самое, казалось бы, неподходящее время: страна готовилась к очередным выборам, и мы, вчерашние эмигранты, получили право вместе со всем советским народом принять участие в голосовании. О чем нам торжественно объявил Уполномоченный, ежедневно откуда-то приезжавший и проводивший несколько часов в бараке с вывеской: «Штаб репатриантов».

Сколько же их было, этих одинаковых деревянных бараков? Не то двенадцать, а не то и двадцать. Стояли в два ряда напротив друг друга, между ними — утрамбованная дорожка, похоже на коротенькую деревенскую улицу, заброшенную в снежные просторы. Идешь по дорожке — справа и слева снега, на горизонте — сопки. О твоем присутствии, океан, напоминал иногда поднимавшийся ветер, чье дуновение «свежо и остро пахло морем», но бывало, ветер доносил нам и иные запахи. Улочка вела к широким и низким деревянным строениям с намалеванными на них буквами «М» и «Ж». Вела, но не упиралась в них: два последних, крайних барака от этих строений отделяло метров 150, если не 200.

Было ли в бараках электричество? Не помню! Зато хорошо помню, что первую ночь в нашем новом жилище я дежурила при свече. И перечитывала «Рубку леса» Толстого. А книга откуда? С собой везла. Куда б я ни ехала — вечно таскаю с собой книги… Минуточку! С чего это я, продежурив первую ночь в юрте, вновь уселась дежурить? А потому, конечно, что стремилась доказать окружающим и, главное, самой себе, что дух мой бодр и никакие испытания его не пошатнут. Мне очень помогал Юра С. В Шанхае мы были знакомы отдаленно, сблизились, подружились лишь незадолго до отъезда. Нас сплотила вера в социализм и неизбежное торжество коммунизма. Выпускник тяньцзинского католического колледжа, Юра английский язык знал лучше, чем родной, русская литература в его жизни никакой роли не играла, и стремился он не в Россию, а в страну, первой решившуюся на беспрецедентный эксперимент…