Дороги, которым нет конца

Он также совершил другую перемену, решительно отличавшую его гитары от всех остальных, а именно сделал консольный гриф. У большинства гитар гриф соединен с корпусом в «ласточкин хвост», но Макферсон говорил, что это глушит звук. Почему бы не навесить гриф над корпусом для более свободного движения звука и лучшего резонанса? Это сработало. В результате получалась одна из наиболее мелодичных, звонких и певучих гитар, на которых мне приходилось играть. Она как будто обладала собственным голосом. Многие из тех, кто играет в стиле блюграсс, не очень любят «Макферсон» из-за слишком сильного резонанса. Им нужно, чтобы сыгранная нота поскорее затихла, чтобы они могли перейти к следующей. Но те, кто играет виртуозным перебором, певцы и исполнители ритм-энд-блюза и студийные музыканты, которые ценят объем и создают звуковое кружево, любят «Макферсон».

Возможность играть на таком множестве гитар заставляла меня часто вспоминать о Джимми. Каждый раз, когда я перебирал струны, то сравнивал звук с Джимми. Я гадал, где он теперь. Заботится ли о нем кто-нибудь? Играют ли на нем? Может быть, его заложили в ломбарде? Бросили с моста? Поставили в угол? Из всех вещей, которые я сделал своему отцу, — ударил его по лицу, украл его деньги, угнал его машину, — моя самая глубокая боль была связана с Джимми и с моей неспособностью о нем позаботиться.

Я не мог вернуться домой без него.

Работа с Риггсом в дневное время и в «Раймане» по вечерам стала моей жизнью. Я познакомился с некоторыми завсегдатаями «Раймана» и, прежде чем мне исполнилось двадцать лет, увидел, наверное, около ста представлений и научился ценить музыку в качестве зрителя. И это было хорошо. Это дало мне массу опыта, который я не смог бы получить на сцене. Я узнал, как взаимодействовать со зрителями, что привлекает или отталкивает их.

Но, прежде всего, я усвоил одну вещь, о которой отец сказал мне еще очень давно, хотя тогда я не оценил его слова по достоинству: «Великая музыка, которая трогает сердца людей, — это дар. Ее невозможно подделать, и те, кто слушает музыку, лучше всего знают об этом».

Я также подтвердил для себя еще одну отцовскую истину: великие музыканты велики не потому, что могут заворожить вас перебором, похожим на трепетание крылышек колибри. Они завораживают слушателей, потому что знают, какие ноты нужно сыграть, а какие оставить в покое. И чаще всего именно пропущенные ноты делают их великими.

Миновало почти три года с тех пор, как я уехал из дома. Риггс познакомил меня со своей семьей и каждое воскресенье угощал меня обедом. У него были жена и сын. И загородный дом. И «Харлей», который он приобрел в период кризиса среднего возраста и на котором жена не разрешала ему ездить. За эти годы я старался не думать о Колорадо. Об отце и Биг-Биге. О шатрах. О шорохе автобусных покрышек, когда он едет по шоссе. О солнце, восходящем над горами. О голосе отца среди ясеней. О снежинках у меня на лице. О Джимми.

Это было одинокое время.

Но это не означало, что мое образование было навеки утрачено. Я держал глаза и уши открытыми и познакомился с разными людьми.

Либо благодаря личному опыту, либо из-за рекламы мы считаем бар местом, где люди хорошо проводят время. Так воздействуют на нас неоновые вывески и медийная бомбардировка. Но подумайте, какие эпитеты мы для них придумываем? «Кабачок». «Водопой». «Клуб». «Место отдохновения». Звучит заманчиво, не так ли?

Подумайте о рекламе вина, пива или крепких напитков, которую вам приходилось видеть. Очень умные и хорошо оплачиваемые менеджеры потратили десятки миллионов долларов на то, чтобы вы, подобно собаке Павлова, истекали слюной при виде или звуках их рекламы. Телевизионные шоу с броскими тематическими названиями делают то же самое. Кому не захочется пойти туда, где все знают ваше имя? Где вы можете хорошо отдохнуть и посмеяться вместе с друзьями. Снять груз с плеч абсолютно незнакомых людей. Хотя бы на час повернуться спиной к внешнему миру.

Чем дольше я жил на Бродвее, тем яснее это для меня становилось. По правде говоря, люди часто ходят в бары, чтобы полечиться. Они заходят в бар с какой-то нерешенной проблемой, которая после нескольких порций алкоголя становится более понятной. Алкоголь — великий разоблачитель. Он похож на экскурсию за кулисы. На то, что раздвигает занавес, ведущий в страну Оз. В алкоголе можно утонуть… или выплыть.

Второй главный урок, который я усвоил, состоял в том, что эстрадные артисты проживают три жизни. Они проживаются в нисходящем порядке, и, подобно силе тяготения, никто не может избежать неизбежного. Первая жизнь — самая лучшая: это восхождение. Ракетный старт. Тогда они ежедневно питаются с шведского стола надежды и обещаний. Это то, о чем все говорят и любят вспоминать.