Дороги Малого Льва

— Я давно хотел поговорить с тобой, папа. Так дальше не может продолжаться. Тебя интересует только Риция, ты на ней помешан! А собственная дочь для тебя как будто не существует. Я не могу заменить ей отца. Руэрто тоже. Неужели ты этого не понимаешь? Или ты болен, или…

Ольгерд повернулся. Смотреть в глаза сыну было трудно.

— Хорошо, давай поговорим, — сказал он, — Риция здесь ни при чем. Дело в Одиль.

— А что Одиль?

— Мне трудно с ней общаться, Лью.

— Почему?

— Я смотрю ей в глаза и вижу Синора Тостру. Или другого монстра похуже. Как можно любить такое существо, я не знаю.

— Но она не виновата, что родилась правнучкой этого упыря.

— Я понимаю, Лью. Я просто ничего не могу с собой поделать. Это сильнее меня. Знаешь, иногда я ее даже боюсь. Я, Ольгерд Оорл, белый тигр, боюсь свою собственную дочь. Как тебе это нравится?

— Ты все-таки болен, папа, — покачал головой сын, — это и немудрено при такой жене. Тебе надо отдохнуть и полечиться.

— Спасибо, — Ольгерд погладил его по плечу, — ты же знаешь, что моя ситуация неизлечима.

— Хочешь чаю? Я только что заварил.

— Нет. Пойду, загляну к ней, если еще не спит.

Одиль сидела на разобранной постели, ночная рубашка была с кружавчиками и бантиками, в руках огромный лев из рыжего меха. Золотые кудряшки ангельски завивались вокруг точеного черноглазого лица с пухлыми губами. Прелесть, что был за ребенок. На первый взгляд.

— Папочка!

Она бросила свою игрушку и повисла у него на шее. Другой отец был бы только счастлив, но Ольгерд через минуту остался почти без энергии. Он не мог защищаться от собственной дочери в белой сфере, она имела прямой доступ к его телу и высасывала его нещадно. Льюис, судя по всему, об этом ее качестве не знал.

— Хватит, Одиль, я уже еле стою.

— Так устал на работе?

Она невинно округлила глаза, как будто не понимая, что происходит. Он с силой разомкнул ее руки на своей шее и отвел эту присоску на кровать. Его глубинно тошнило. Состояние было очень знакомое.

— Что-то не так, папочка?

— У Прыгунов энергии немеренно, — сказал он хмуро, — но ты предпочитаешь вампирить. Что за привычка?

— Совсем немножко, — нежно улыбнулась она, — и у собственного отца. Ты такой вкусный, папочка! И я так давно тебя не видела!

— Об этом я и хотел поговорить, — сменил он тему, — так где ты была эти дни?

— Да здесь, в Менгре. Хотела прыгнуть на Землю, да еще толком не умею.

— Слава Богу!

— Я бродила по городу, по набережной, по рынку…

— А ночевала у Руэрто?

— Нет, в гостинице. А в первую ночь — в какой-то кофейне.

— Кофейне? — оживился Ольгерд, — на Счастливой улице?

— Да. Там была такая классная тетенька! Читала мне сказки на ночь. И пирожными кормила.

— Как ее звали?

— Сандра.

Удивительным образом жизнь все время сталкивала его именно с этой женщиной.

— Она тебе понравилась, да? — улыбнулся Ольгерд.

— Да, — кивнула Одиль, — так понравилась, что я решила, что куплю ее вместе с ее кофейней. Только она почему-то отказалась.

— Что, ты ей так прямо и сказала? — ужаснулся он.

— Конечно. А что такого?

— Господи, ты разве не знаешь, что живых людей покупать нельзя? Это не конфеты!

— А Руэрто покупает. Всех женщин, каких хочет. Почему я не могу?

— Руэрто… это Руэрто, — вздохнул Ольгерд, — ну и каша у тебя в голове!

Он всеми силами пытался привить своему ребенку земной образ мыслей, но прививался почему-то аппирский. Кажется, он и сам уже этим заразился.

— Послушай меня, Одиль, — сказал он строго, — конечно, есть продажные женщины, продажные мужчины, продажные души… но не всё и не все покупаются. Запомни это.

— А если очень хочется?

— Не свое не получишь никогда. Понятно?

— А если я хочу такую маму, чтобы читала мне сказки?

— Мама у тебя другая.

— Это потому что тебе так хочется! — со злостью выпалила Одиль.

— Чего мне хочется, никого не волнует, — вздохнул Ольгерд, — просто так есть. Так было, есть и будет.

Из-под одеяла торчали ее острые коленки. Ростом этот ангелочек вымахал почти с него. Ребенок и девушка сочетались в дочери самым невероятным образом. Все противоречия этой несчастной планеты роковым образом собрались в ней: энергия и вампиризм, власть и раболепие, красота и уродство, ранний интеллект и полная нравственная незрелость.

Такими же противоречиями была полна ее жизнь. Она имела все. И ничего. Была богата, но жила в тюрьме, была избалована, но не любима ни отцом, ни матерью. Друзей у нее не было, слуги ее боялись. Счастливой эту девочку назвать было трудно, но и жалость к ней не пробуждалась. Какое-то глубинное отвращение присутствовало всегда.

Ольгерд часто думал, почему именно ему досталась такая дочь, но не находил своей вины. Он умел любить, он неплохо относился к аппирам, он посвятил всю жизнь этой планете, за что же она так наказала его? Или это было последнее испытание для него — полюбить то, что полюбить невозможно?

Ольгерд посмотрел на свое дитя и обреченно вздохнул. Воспитанием надо было заниматься в любом случае.

— Я слышал, ты грубишь слугам, Одиль. Это совершенно недопустимо.

— Я не грублю, — надула она пухлые губы, — просто говорю правду.

— Какую правду?