Дороги моря

Прозвище меня нервирует – я до сих пор не могу понять, приятно или не очень. Принцесса. Все это уже было, но контекст совершенно другой. И этот совершенно другой контекст меняет абсолютно все. Черт с тобой. Черт с тобой. Зови как хочешь. Когда я оборачиваюсь, он улыбается.

Он улыбается и у него вокруг глаз такие морщинки, будто его улыбка слишком большая для его лица. Будто она не может там уместиться. Она не помещается и в моей голове вовсе.

Я вижу, как он улыбается.

И не в первый и далеко не в последний раз за наше знакомство понимаю, что я ужасно, чудовищно, беспомощно совершенно потеряна.

Он этого еще не знает, но рассматривает мое лицо дольше положенного – кого вообще волнуют эти нормы? Я хочу, я хочу, я отчаянно хочу, чтобы он на меня смотрел.

Он показывает жестом, вроде еще созвонимся.

Я сжимаю телефон в пальцах, едва дохожу до выхода из чужой школы.

Илай: принцесса, я не видел человека, красивее тебя. и дело не в том, что у нас школа для мальчиков, эти будущие святые отцы тоже бывают очень даже ничего.

Скарлетт: ерунда. ты разве не будущий святой отец сам?

Скарлетт: у тебя невероятная улыбка.

Илай: ))))))))))))) издеваешься?

Скарлетт: я предельно серьезна.

Я хочу его нарисовать.

***

Я позволяю ему влезть в мою жизнь, поселиться у меня под кожей – ему не нужно мое разрешение, он разделяет эту самую жизнь и меня саму на «до» и после с «маниакальным» упорством. Жизнь «до» похожа на совершенный, маленький, очаровательный кукольный домик, с дорогими платьями, элитной школой, со строгой мамой, жизнь «после» состоит из непонятных, незнакомых мне окраин Лондона, из прогулок и нарушений комендантского часа, из краденых поцелуев, из множества моментов, которые решительно не предназначены для того, чтобы их видел кто-то, кроме нас. Он не разделяет мою жизнь на до и после, я ошибаюсь, это почти смешно, он наполняет ее смыслами, о которых я до этого не знала. Или не хотела знать. Скорее всего, просто боялась, всегда была жуткой трусихой, но с ним нет страха, с ним нет болезненного ощущения отвергнутости.

Мы играем в какую-то дурацкую игру, смысла которой до конца не пониманием, ни я, ни он. И все, что мы друг с другом делаем: толкни дальше, посмотри, насколько далеко за границы зоны комфорта сможешь выпихнуть человека.

Это почти смешно, если бы не было так мучительно больно. Я боюсь, что как только игра перестанет быть интересной, что как только я ему надоем – все закончится.

Мне не хочется, чтобы он заканчивался для меня. Когда-нибудь. Хоть когда-нибудь.

Мы не говорим об этом, зато говорим о множестве других вещей.

***

Я нахожу себя на концерте его любимой группы, и это шумно, это громко, я сижу у него на плечах или стою рядом, все это неважно, мы много целуемся и много смеемся, его улыбка и его смех все еще слишком велики для него, и когда он убирает волосы мне с лица, я на секунду забываю, о чем мы и где мы, когда все заканчивается, я выдыхаю, завороженная, – Это было бесподобно! Невероятно круто!

Он выглядит удивленным, и когда его лицо смягчается, наконец, я глажу его по шее, сзади, не целую, слушаю, я люблю его слушать невероятно, ему всегда есть, что сказать, и даже когда он говорит о страшных вещах, я не отрываюсь все равно.

Я уже знаю, что в его жизни чертовски много больных вещей, он утыкается лицом мне в ладони и говорит, говорит, говорит, о том, как не может перестать чувствовать, о том, как этого слишком много, о том, что он боится, что скоро расколется, что скоро сломается, о том, как боится не выдержать, и я не пропускаю ни слова. Я говорю ему о своих гостях, о пустотах и о сущностях, я говорю ему о том, что боюсь, и он мотает головой, нет-нет, принцесса, послушай, они все уйдут, я их заставлю. Мы остаемся вдвоем и вдвоем во всем мире. И когда мы сворачиваемся рядом, два вечных побитых котенка, я забиваюсь к нему в руки, ни за что не хочу уходить, я решаюсь сказать ему об этом. Я не хочу уходить. Однажды мы будем взрослые, и, знаешь, нам никуда не нужно будет расходиться. Не от кого прятаться. Если захотим, целый день проведем именно так. До последнего я жду, что он посмеется надо мной. Он.. соглашается. В тот момент я понимаю особенно четко, мы хотим одного и того же.

Но сейчас он смотрит на меня и будто не может мне поверить, бешеная энергия и бешеный же звук недавнего концерта догорает у нас за спинами, – Правда? Тебе понравилось?

Я только киваю, упираюсь в него носом, – Невероятно. Фантастически просто.

***

Я нахожу себя, задумчиво вращающую в руках нож – я понятия не имею, что с ним делать и для чего вообще нужна эта штука, я так ему и говорю, и он снова показывает мне зубы. А я про себя думаю, что люблю, когда он кусается, я чертовски люблю, когда он кусается, я говорю ему об этом тоже. Я стою потом перед зеркалом подолгу, рассматриваю отметины. Это удивительное чувство.. Принятия. И принадлежности. Я испытываю его впервые, наверное, максимальной, невероятной принадлежности. Посвященности.