Дороги моря

Я перевожу дыхание медленно, глаза влажные и в носу хлюпает, вдох. Выдох. О, Альба ненавидела пустого размазывания слез и соплей по лицу, я не помню ее плачущей.

Я помню, как мы с Илаем приезжаем сюда впервые, нам по шестнадцать, и он боится, жутко боится встретить ту же реакцию, что обычно встречает. Реакцию, к которой он привык, что-то, вроде того, чем неизменно награждает его моя мать и потому всю дорогу я шепчу ему в ухо, целую и кусаю, ловлю за руку, «Все будет хорошо, все будет иначе, вот увидишь.» Он сжимает мои пальцы в руке до боли, я шиплю тихонько, и он извиняется, Альба встречает нас, великолепная и сияющая. Илай хмыкает, наполовину немой от страха, все равно шепчет мне в ухо: «А ты с возрастом, кажется, станешь только лучше.»

Альба улыбается, рассматривает нас долго, как мы неловко держимся за руки, как смотрим на нее оба будто в ожидании приговора: – Альба, это..

Альба хохочет, смех у нее звонкий, она так и не разучилась смеяться, никогда, никогда не теряй этого, думаю я в эту секунду: – Это, полагаю, знаменитый Илай, который вскружил голову моей внучке и свел с ума мою дочь в совершенно ином смысле. От обеих я слышала достаточно. Чернявый какой, Скарлетт. Я в восторге.

Альба склоняет голову и смотрит на него долго: – А теперь, милая, подожди и дай мальчику сказать за себя хоть слово. Добро пожаловать, Илай. Рада вас видеть.

Каким правильным мир был в эту секунду, каким законченным, каким верным. Как ловко, с неповторимым щелчком все встало на свои места. И как эти каникулы прочно занимают место в моем сердце, все неповторимое, звонкое, соленое время на море, когда ты теряешь счет дням, поцелуем, любви и сделанным наброскам, внимательный взгляд Альбы, когда она думает, что я не вижу, и я потом много говорю с ней, спрашиваю, о чем именно она думала, мне так важно было.. Мне было так важно.

Как я по ней скучаю.

Альба, от которой мне остался Дом, по-настоящему Дом, с заглавной буквы.

И оглушительная пустота в душе. Никто и ничто мне тебя не заменит.

Милая, дорогая, родная.

Что бы мы сказали друг другу?

Почему ты меня не дождалась?

И там, где я ищу ее голос, я слышу только свой собственный, сплошные вопросы.

Там, где я ищу ее голос, ее ответы, я слышу только море.

Мы были влюблены в море, любили неповторимой любовью, в Доме на краю света жили Альба, Бруно, море и любовь.

Теперь остались только я, море и любовь к нему. Любовь возвращается, возвращается домой, потихонечку, по крупицам.

Глава 16

Мораг на дух не переносит людей, которых считает ниже себя, в своей голове матушка забралась так высоко, что если когда-нибудь придется спускаться – а придется, всем приходится, то падать будет очень больно.

Завтра двадцать первое июня и все это означает наступление моего шестнадцатого дня рождения, мы родились в один день с Брендоном Флауэрсом и это до сих пор заставляет меня удовлетворенно урчать.

Мораг готовит что-то настолько глобальное, что становится страшно, сплошные ленты, шары, бесконечное движение, событие случится только завтра, а все вокруг кружатся уже сегодня. Так много людей и так много голосов, так много слов, так много взглядов, которые смотрят будто сквозь меня. Я не слишком люблю сиреневый цвет и это волнует кого-либо в последнюю очередь, сиреневым будет даже торт. Мораг считает, он чертовски сильно мне идет.

Отец, разумеется, задерживается на работе или где бы он ни был, но так или иначе, со мной его нет и в общем безумии он участия не принимает.

И едва ли примет завтра, никто из нас, ни он, ни я не любим торжественных приемов. Мораг приглашает только богатых и знаменитых, сильных мира сего, я уже чувствую себя главным блюдом, украшением стола, матушка напряженно думает, кому лучше меня впихнуть, чтобы было потоварнее, чтобы разошлось тиражом пошире.

Мысль хочется стряхнуть, а после принять ванную. С кислотой.

Двадцатого июня вечером я возвращаюсь поздно, Мораг стоит в дверях немой укоризной, я вздыхаю,

– Я поздно. Но не настолько поздно, чтобы так на меня смотреть. Прости.

Я избегаю встречаться с ней глазами поскольку у меня есть все основания опасаться, что подобные буря и натиск приведут только к тому, что мы будем ругаться до второго часа ночи и перебудим весь дом, а заодно всех соседей. У меня нет настроения. У меня нет желания.

– Можно мы не будем ругаться хотя бы в честь того, что у меня завтра день рождения? Пожалуйста, пожалуйста и с вишенкой на верхушке?

Когда я поднимаю на нее глаза, мать хмурится, я почти считываю беспокойство. Когда прохожу в дом, боковым зрением отмечаю, что к завтрашнему событию все уже готово и это, конечно, совершенно не то, что я планировала и это, конечно, последнее, что волнует матушку. Я ежусь, во всяком случае, Лана и Тейт тоже будут здесь и это повод как минимум не впадать в истерику от всего скопления совершенно мне неинтересного народа, который к тому же рассматривает меня исключительно в рамках свободных рыночных отношений. Мы не перестаем благодарить мир за капитализм.