Дороги победы

Мы видели, что при всех частных различиях военные концепции капиталистических стран объединяла единая политическая основа: защита интересов капитала, захватнические цели, порабощение других народов. Впрочем, этот базис остался для них неизменным и поныне…

Иная в корне социально-политическая база определяла развитие советской военной науки, лежала в основе разработки советской военной доктрины. Советская военная школа опиралась на надежный фундамент стройной и глубоко научной системы знаний закономерностей вооруженной борьбы, системы, разработанной в трудах В. И. Ленина.

Прежде всего учитывалось, что Страна Советов будет принуждена вести борьбу с коалицией капиталистических государств, что противник будет располагать большими вооруженными силами. И для отражения этого натиска потребуется мобилизация всех сил и средств Советской Страны. Что для достижения победы понадобится военная техника не просто в массовом количестве, а в количестве, превосходящем силы противника. А для этого необходимо повышение экономического потенциала страны.

Советская военная наука уже в середине тридцатых годов выработала принципы ведения глубоких наступательных операций. Согласно этой теории, для достижения успеха в наступлении требовалось создание подавляющего превосходства сип и средств на главном направлении и поддержание этого превосходства по всей глубине наступления. Большое значение придавалось подвижным войскам, завоеванию господства в воздухе, артиллерии, воздушно-десантным войскам, войскам противовоздушной обороны и т. д.

Не были обойдены и вопросы теории обороны. В отличие от французской теории «позиционной войны» советская военная школа рассматривала оборону как вынужденную меру, временную, для подготовки и перехода в наступление. Оборона представлялась не как нечто позиционно-статичное, а как система подвижная, маневренная.

Комплексная теория наступления и обороны немало способствовала советским военным достижениям в сражениях 1941–1945 годов.

Вместе с тем в развитии военной науки, как теперь мы видим, были у нас и известные просчеты. Но не они определили в конечном счете силу советского военного искусства в достижении победы над таким могучим врагом, какого одолели советский народ и его армия, — над фашистской Германией вкупе с ее сателлитами.

Но вернемся к 1940 году, к тому самому моменту, когда началась моя служба командиром стрелкового полка на Северном Кавказе…

* * *

С командиром дивизии, бывшим кавалеристом, полковником И. В. Захаревичем за время совместной службы у нас установились прохладные отношения. Видит бог, не было с моей стороны неуважительности к начальству. Но и в армии случается, что с начальством не сходятся во взглядах. Другое дело, что это не должно мешать дисциплине…

Полковник Захаревич находил многие мои мысли, как, впрочем, и других командиров, «академическими», а значит, в его понимании «завиральными». Особенно расходились мы с ним в оценке роли конницы в будущей войне.

Он был прав, когда говорил, что конница сыграла выдающуюся роль в гражданскую, была ударной силой Красной Армии в годы борьбы с белогвардейцами и иностранными интервентами. И упрямо твердил:

— Лично я ни на какую вашу машину не променяю живого коня! А если вы променяете, так все равно не прожить вам без тактики, без оперативных приемов, которые мы, красные конники, кровью своей выработали.

— Разрешите возразить, товарищ комдив. Не против мы применения тактических и оперативных приемов конницы для новых подвижных войск. Это вы не хотите замечать новых подвижных войск, А между тем Фуллер, Дуэ…

Ну, тут вступала в силу субординация, и однажды я все-таки схлопотал выговор…

Не скрою, я был очень обрадован, когда после очередных учений, на которых наш полк получил высокую оценку, меня забрал к себе заместителем начальника оперативного отдела в штаб формируемой новой, 19-й армии генерал И. С. Конев.

Не скрывал своей радости, что избавляется от «академика», претендующего на собственное суждение о будущей войне, и комдив Захаревич.

— Правильное местечко тебе генерал определил, — напутствовал он меня на прощанье с усмешечкой по адресу моих «панических» настроений. — Твоя академия как раз пригодится — понавыдумываете там всякой всячины. Будут тебе в штабе для этого и простор и досуг. А то все каркаешь тут: война, война… В штабе и повоюешь.

Между тем армия генерала И. С. Конева в числе других армий — генералов М. Ф. Лукина, Ф. Н. Ремезова, В. Ф. Герасименко, Ф. А. Ершакова — двигалась из глубины страны на запад. С целью приближения войск к границе проводились крупные перегруппировки в приграничных районах.

Как и другим работникам штаба армии, мне неоднократно приходилось выезжать в войска. Не только в штабах, но и в частях командиры вполголоса передавали друг другу тревожные вести с границ: о сосредоточении немецких войск в Польше, об участившихся нарушениях нашего воздушного пространства.

Потому я не удивился, когда в середине июня услышал, как лектор из политотдела дивизии, рассказывая офицерам о международном положении, сказал: