Дороги победы

Вот уже почти все ребята ходят в вечерний ликбез, многие посещают кружки политграмоты. Старое здание школы переоборудовали под сельский клуб, возникла самодеятельность. Идут на сцене пьесы на злободневные сельские темы, драматурги — наши деревенские учителя.

Одна беда — и мужские и женские роли приходится исполнять парням. Нет девушек. Нет их почти и в комсомоле — родители не пускают, да и Мартиросян в свое время поспособствовал.

Тогда, помню, собрал нас Алексей.

— То, что не идут к нам девушки, наш позор, ребята. Значит, мы с вами не можем так себя с ними вести, чтобы они нам верили, чтобы уважение к нам имели. А откуда у них возьмется, если у нас к ним нет?

— Почему это у нас к ним нет? — зашумели ребята. — Как еще с ними обращаться, как с шахинями?

— Как с девушками, — спокойно отвечал Алексей.

— Но ведь ты сам твердишь: равноправие, равноправие. Как же с ними обращаться? — не унимался кто-то.

— Как с девушками, — твердо повторил Баграмов.

К концу 1923 года в нашей ячейке уже десять девушек. И они уже не только в самодеятельности играли, они были везде, были действительно нашими товарищами.

А в Новый год от нас забрали Алексея. Забрали на повышение — в укомол. И радовались мы и печалились, прощаясь с другом. Но связь с Баграмовым у чардахлинских комсомольцев не прервалась.

Когда на прощальном собрании Баграмов сказал, что взамен себя рекомендует избрать секретарем Армо Бабаджаняна, я не сразу поверил своим ушам…

— Меня? Но ведь и я, как Ерванд… — Нет, не кулаки я имел в виду. — Горячий…

Меня избрали. И было мне очень нелегко. Шутка сказать: уже почти сто пятьдесят комсомольцев в нашей — и ячейкой-то уже не назовешь — организации. Спасибо, помогали коммунисты.

Однажды позвал меня к себе секретарь партийной ячейки.

— Слушай, сынок. Не очень увлекайся администрированием. Комсомол — это демократия. Понял?

Я отлично понял, что он хотел сказать, — хорошо знал все свои пороки как руководителя, хотя толком не понимал, что означают сами слова «администрирование», «демократия»… Куда уж там — окончил пять классов деревенской школы с грехом пополам. Может, и не из-за недостатка способностей, но из-за недостатков домашних определенно. Было в нашей семье ни много ни мало восемь душ детей…

Летом 1925 года меня вызвали в укомол. Алексей Баграмов торжественно объявил мне:

— Решили послать тебя на учебу. Возражений не предвижу — парень ты толковый, нашему делу преданный. Тебе остается только один вопрос решить: куда. Есть две комсомольские путевки — на рабфак и в военную школу. Что выбираешь?

— Военную школу, — не задумываясь, ответил я. Да и мог ли по-другому: в нашем роду о военных всегда говорили с чувством высочайшего почтения. Двоим моим родственникам с материнской стороны удалось выбиться из голытьбы в офицеры русской армии: дядя стал штабс-капитаном, георгиевским кавалером и погиб в первую мировую, а брат моего деда дослужился даже до генерал-майора и вышел в отставку еще до 1914 года.

— Ну и отлично, — одобрил Баграмов, — получишь сегодня рекомендательное письмо в ЦК комсомола Армении. И завтра же — счастливого пути в Ереван.

Письмо это сыграло немаловажную роль в моей судьбе, без вмешательства ЦК комсомола Армении меня бы не приняли в военную школу — моего образования было явно недостаточно.

Чтоб сдержать слово, данное приемной комиссии, я, став курсантом, первые месяцы ни разу даже в увольнение не пошел — занимался и читал, читал все, что попадалось под руку…

Слушая на XXIV съезде нашей партии Л. И. Брежнева, я вспоминал свои молодые годы. Да, действительно, военная служба у нас — это не только школа боевого мастерства. Это в то же время хорошая школа идейной и физической закалки, дисциплинированности и организованности.

Через год национальные военные школы в Закавказье были слиты в единую Закавказскую пехотную школу. Я оказался в Тбилиси.

Над школой шефствовал завод — бывшие знаменитые Тифлисские железнодорожные мастерские, где работал до революции М. И. Калинин, где когда-то был рабочим М. Горький. Встречи с рабочим коллективом, вошедшим в историю революционного движения России, были лучшим средством идейного воспитания и политической закалки для курсантов.

Комсомольцы оказали мне доверие — был я секретарем комитета комсомола Закавказской пехотной школы вплоть до ее окончания.

По приглашению комсомольской организации к нам на собрание приезжали известные деятели революции и Советской власти в Закавказье — М. Цхакая, Г. Мусабеков, А. Мясников и другие. Они не держали перед нами официальных речей, встречи с ними превращались в задушевные беседы. Но особенно, помню, мы, курсанты, любили их воспоминания о революционерах-»боевиках» — легендарном Камо, Петре Монтине, Ханларе…

Много и очень интересно рассказывал нам о своих встречах с Ильичем Миха Цхакая. Учиться у Ленина большевистской принципиальности, преданности делу рабочего класса, теплоте и отзывчивости в отношениях с товарищами, непримиримости к любым проявлениям классово чуждой идеологии призывал нас старейший деятель нашей партии.