Дороги Рагнара Ворона (СИ)

— Это было очень давно, Харальд. Очень, очень давно. Я тогда только-только прожил свою седьмую зиму. Моя мать — вещунья. Она видит вещие сны, но сама она никогда не колдовала. Велико же было мое удивление, когда она призвала меня и сказала, что может выполнить одно мое желание, любое на выбор: заговорить от стрел или копий, меча или топора. Заговорить от возможности утонуть в море. Заговорить от дикого зверя. От камнепада или пожара. От предательства и измены. От чего угодно. Но только от чего-то одного.

— Я прошу прощения, что перебиваю тебя, Рагнар Ворон, — сказал все так же негромко Харальд, — но мне кажется странным, что твоя достопочтенная мать предложила такой выбор маленькому мальчику.

— Я тогда не подумал об этом, Харальд. Но зато потом я часто думал над этим и спросил ее, отчего она заставила меня сделать выбор так рано. Она ответила, что это было возможным лишь тогда, когда я еще думал больше сердцем, чем головой. А головой меня заставили думать очень рано, Харальд. В свой первый поход я ушел, когда мне было десять лет. Уже тогда меня звали «хевдингом». Мой отец умер рано. Но мне хватило ума попросить времени подумать одну ночь, — Ворон усмехнулся, — можно подумать, что для такого решения хватит одной ночи! — Харальд ничего не ответил, и Ворон продолжал:

— Всю ночь я думал, что лучше. Я перебрал все, что мне предложила моя мать, а она предложила многое! Но может ли семилетний щенок думать! Только к полуночи я понял, что надо подумать о том, от чего чаще всего умирали хевдинги, о которых я слышал. Само собой, что и тут я не нашел одного ответа — все умирали по-разному. От меча, в шторм, от предательства, от болезни — не перечесть всех возможностей умереть. Ночь длилась и длилась, а я все мучился, я не находил ответа. Как всякому мальчишке, мне хотелось быть великим хевдингом, знаменитым бойцом, слава о котором пронесется, как огонь, по северным странам. А в голову все ничего толкового не шло. Получить защиту от меча? А если дадут топором? От шторма? А если подхватишь черную смерть? От дикого зверя? И сгореть на пожаре. От камнепада? И быть убитым своим близким другом. Я не видел ответа. Рассвет же катился ко мне все быстрее и быстрее. И вот тогда, когда мне стало страшно, что скоро придет рассвет, а я не успею найти ответа, ответ сам нашел меня! Страх мешал мне найти верное решение! Я боялся убегающего времени! Я закричал от радости и побежал к матери, крича: «Я нашел! Я нашел, мама!» «Что ты хочешь получить в дар, Рагнар Ворон?» — Спросила меня моя мать, и я ответил: «Мама, заговори меня от страха! От всякого страха!» «Может, все же, оставить хотя бы страх смерти?» — пыталась отговорить меня моя мать. «Нет! Или от всякого страха, или мне не нужен твой дар!» — сказал я. «Будь по-твоему, Рагнар Ворон!» — ответила мне моя мать и призвала к себе пришедшую за день до того на усадьбу женщину, чье лицо было скрыто плотной тканью, словно на голову был надет мешок. Стуча клюкой, эта женщина или старуха, как я тогда подумал, глядя на ее морщинистые руки и длинную клюку, явилась к матери и трижды заставила меня повторить вслух мое желание. «Что ж, Ворон! Будет так, как ты сказал, ибо ты сказал это трижды!» — Непонятно проговорила старуха и знаком велела моей матери выйти. Меня поразило это: моя мать очень сильная и властная женщина, а послушалась бабки, как девочка слушается старших. Старуха же зажгла огонь в очаге, из своей холщовой сумки достала несколько плошек-светильников, в которые налила чего-то черного и маслянистого из бутылки, выставила их кругом у северной стены дома, мне велела войти в этот круг и зажгла огонь. Огни светильников поднялись почти до потолка большого дома, я испугался, что сгорю, но закусил губу и молчал. Старуха лающе расхохоталась и шагнула ко мне, вынув из рукава странный, изогнутый как месяц и иззубренный, как пила, каменный нож, — Ворон смолк и молчал рядом пораженный Харальд. Ворон вздохнул и продолжил: