Дороги скорби

— Уйди, очень прошу, — произнес Иво, но не был услышан. — Уйди, не позорь себя. Люди смотрят.

Псарь вновь вернулся к осмотру двери лавки и понял, что с хорошего удара он сможет её высадить.

— Братан, да он по ходу тебя не воспринимает, — поддержал крикуна его приятель. — Может, нам его обработать?

— Слушай, ты! — вновь заорал Болдер. — Сын шлюхи, выплюнь яйца обратно в портки и… — Тут до него дошло, что конкретно за эти слова с него спросят и спросят по всей строгости. — Или иди отсюда!

Подпевалы хорохорящегося парня зашлись хохотом, и многим свидетелям стало понятно, что по отдельности эти ребята не стоят и выеденного яйца, но, если для кого-то это было откровением, то Иво знал об этом с самого начала. Он больше не желал пропускать мимо ушей. За сказанные Болдером слова в кругу уважающих себя людей было принято наказывать. Руки характерно потряхивало, но, поборов желание выхватить нож сразу, он в несколько шагов сократил дистанцию между собой и татуированным отморозком. Молниеносным движением произвел один-единственный удар ребром ладони прямо под кадык потерявшему страх идиоту.

— Животное, тебе сказали — проваливай, — прохрипел Псарь. Он схватил за ворот осевшего человека и потянул на себя. Жалобный хрип задыхающегося он слушать не стал. На остальных глядел исподлобья. Они боялись его и не без причины. — Ты не человек, — вновь заговорил Псарь. — И вы не люди, — он обратился к застывшим стражникам. — А вы вообще бабы и мочитесь сидя!

Он ударил Болдера. Сначала — в челюсть, потом — в ухо.

— Мало, падла? Чью мать ты там шлюхой назвал, а?! Курвина струна! Мало тебе?!

— Не убивай! — взвыл Болдер. — Не убивай, иначе Шебет тебя натянет!

— Тебя, суку, жизнь вообще не учит!

Гончая ударил его еще несколько раз.

Как и ожидал Дирк, на крики прибежала добрая половина города. Из подворотни он не видел, что именно творит его приятель, но смекнул следующее: «Раз бабы еще не визжат, а стража не взялась за шестоперы, человек из цеха обходился малой кровью».

— Зверь, — горожанка в желтом платье и белом головном уборе закрыла ладонями глаза. — Почему никто его не остановит?

— Да вон стражники стоят! — дородная баба указала рукой на патрульных. — Вон же они, под аркой спрятались.

— А вы не слыхали?

— Да, все же гутарят о том, что страже приказали на псаря глаза закрыть!

— Безнаказанность!

— Да пускай он хоть всех их перебьет!

— Бандиты грызутся, честный люд спокойнее вздыхает!

Все как в дешевой постановке бродячей цирковой труппы. Дети плачут, толпа гудит, как потревоженный улей. Иво не обращал на все это никакого внимания, но вполглаза следил за дверью ювелирной лавки. Вонь рыбы была невыносима.

— Какие расклады-то? — наконец, спросил один из друзей Болдера, глядя, как вымокают портки последнего. — Ты ж не будешь его гасить при свидетелях?

— Эрик, заткнись, — произнес второй. — Псарь, давай забудем об этом. Болдер достаточно получил. Оно не стоит.

— Вы суки. Мы же клялись на крови, — Болдер плакал. Жалкое зрелище. — Друг за друга горой… Так же.

— Забирайте его и передавайте Шебету низкий поклон, — гаркнул Иво и пошел прочь. — Руки марать еще…

Зеваки, ожидавшие резни, недоумевали.

— Все, что ли? — спросил кто-то. — Он, видимо, ненастоящий псарь.

— Наш дурак шарлатана подрядил?

Наконец появились и стражники.

— Расходимся! Ну! — недоумение сменилось негодованием.

Псарь проводил горе-бандитов взглядом и, только когда горожане начали разбредаться по своим делам, вернулся к двери.

— Дирк, ты там жив? — прокричал он. — Готов?

— К чему?

— Я выношу дверь! — Иво приготовился, а услышав от Дирка утвердительный ответ, добавил: — Уши оторву, если он сможет сбежать!

Псарь со всей силы навалился на ладную дубовую дверь, но та подалась вперед. Только чудо помогло наемнику удержаться на ногах.

Из мрака плохо освещенного помещения на него глядела девушка.

— Не надо ломать мою дверь, — сказала она. — У людей принято стучаться.

— Ты что здесь делаешь?

— Я тут живу, — ответила девушка с длинной гривой рыжих волос. Девушка в сером и до слез дешевом платье. — Но пообещайте мне кое-что.

— Смотря о чем ты попросишь.

— Что не навредите мне в моем доме.

— Обещаю, но ты знаешь, чего стоят обещания псаря… — он криво улыбнулся. — Я пришел поговорить.

— Тогда проходи. Твой друг пускай ждет на улице.

— О нем можешь не переживать.

На чердаке, куда девушка привела Иво, было чисто и уютно, но уют был каким-то иным, непривычным. Вещей у девушки было много, но большинство из них не походило на те, что можно найти на рынках, торгах или же в мастерских. Пол был застлан разного рода и разных видов пледами, покрывалами и иным тряпьем. На столе, который некогда принадлежал ювелиру и за которым было сделано немалое количество украшений, стоял ларец, доверху набитый птичьими косточками и ожерельями из камушков, желудей и другим барахлом, ценность которого заключалась лишь в том, что все это добро не валяется на и без того захламленных улицах Гнездовья.

— На приданое мое засмотрелся? — она не сводила с гостя глаз. — Я надеюсь на твою честность. Вора бы я в дом не пустила.