Дороги Сонхи

Бульвары и скверы Аленды утопали в зелени, как будто лето в разгаре, а в птичьей перекличке, в солнечных бликах на стекле и булыжнике, в шелесте листвы уже ощущались намеки на осень.

На Холме Лягушачьих Галерей вовсю стучали молотки и зубила: Ложа выделила средства, богатые горожане скинулись, еще и Тейзург внес пожертвование – так, чтобы все об этом узнали, и сейчас мастера возвращали из небытия старожилов Холма. Собрали рисунки алендийских художников, но даже по образцам вряд ли получится восстановить всех лягушек в прежнем виде, кое-где взамен появятся другие.

Тут сейчас не погуляешь – вовсю кипит работа, и Хеледика, взяв наемную коляску, доехала до сквера за театром Бессловесной Комедии. Обшарпанный театр выглядел так, словно выполз из-под земли: ему изрядно досталось от шаклемонговцев. С месяца Флейты простоял заколоченный, из-под заметенных к стенам обломков пророс бурьян.

– Подожди, и до тебя дойдет очередь, – шепнула ведьма пострадавшему зданию, проходя мимо.

Зато сквер хорош. Пышный, запущенный – наверстал свое за нынешнее лето, пока его не подстригали.

В траве и на дорожках россыпи каштанов, перезревших слив, мелких яблок и груш. Несколько женщин собирали их в корзины и сумки.

Одна зацепила внимание Хеледики: низенькая старушка в пестреющей заплатами юбке, на локтях тоже заплатки разного цвета, поверх чепца замысловато намотана чалма из паутинного серого кружева. Ну, точно ведь тухурва! Почувствовав, та повернулась – вислый нос, веснушчатое, как перепелиное яйцо, морщинистое личико. А другие наверняка видят пристойно одетую пожилую даму самой обыкновенной наружности, раз не паникуют и не разбегаются.

Несколько секунд они смотрели глаза в глаза – пара мерцающих песочных опалов и пара мокрых черных смородин. Тухурва первая отвела взгляд.

– Никого здесь не обижай, – сказала песчаная ведьма – негромко, но ее услышали. – Если что, я узнаю.

Старушка показала ей цветастую матерчатую сумку, уже до половины полную – мол, я здесь вот зачем, иди своей дорогой – и снова согнулась, шаря в траве.

Вопрос исчерпан. Хеледика пошла дальше. Народец – такое же население Аленды, как все остальные. И вовсе не самая зловредная часть населения, как показали недавние события.

Вчера вечером она повидалась с Хантре. С Полем, как его зовут по-настоящему в этой жизни – имя, похожее на звук весенней капели, ему подходит.

Он приходил Вратами Перехода ради нее, попрощаться. Сказал, что у него теперь не те силы, чтобы часто открывать Врата, поэтому получилось сделать это только сейчас.

Забрались на крышу заброшенного особняка, уселись на пологом черепичном скате. Кто их разглядит поздним вечером при свете народившегося месяца, а если и разглядят – кому какое дело? Обнялись, так и сидели в обнимку.

– Хорошо, что ты не послушал меня тогда в Кукурузной Прорве, – сказала Хеледика. – Мне ведь и в голову не пришло, что она может быть твоей дочерью. Я рада, что с ней все в порядке, и рада, что твоя жена тебя дождалась. Наши отношения закончились, но у меня есть целый мир – Олосохар и Аленда, во мне и снаружи, это намного больше, чем отношения с одним человеком. А то, что у нас с тобой было, для меня как чудесная сказка. Ведьмам тоже нужны сказки. Может, когда-нибудь в следующих жизнях еще встретимся. Наверняка встретимся. Потом, когда ты окончательно вернешься в Сонхи.

«Стали друзьями» – бывает, что те, кто раньше находился в любовных отношениях, говорят об этом с оттенком надрыва и горечи. Но в таком случае разве можно называть это дружбой? Настоящая дружба – это очень много. Это как у них, словно смешивается свет двух звезд.

Хеледика горечи не испытывала. У нее очень много всего, как же ей столько в себя вместить… Да и не надо вмещать: то, что у нее есть, в ней не замкнуто – оно и внутри, и снаружи.

Побродив по дорожкам сквера, она вернулась к битому зданию, обогнула его и вышла на Скворцовую площадь. Тут стояла театральная стенка, составленная из нескольких фанерных щитов: одна сторона для афиш, другая для платных объявлений, но поскольку Бессловесная Комедия закрылась до лучших времен, объявления оккупировали обе стороны.

Их писали на заказ аккуратным почерком в конторе под вывеской «Пусть все узнают», которая ютилась рядом в цоколе. На бумаге дешевле, на картонке дороже, за дополнительную плату можно с картинкой. Вокруг толокся народ: кто ищет работу, кто работника, кто желает познакомиться, купля-продажа, потери-находки. Попадались и вовсе загадочные сообщения вроде «Предательница Наченда, если ты это читаешь, знай, что я не хочу тебя видеть, а по вечерам я сижу одна в чайной «Заблудившийся мотылек».