Дороги товарищей

Не вернешь, Аркадий! И не думай, не жалей. Сожаление разбавит в твоем сердце гремучую ненависть. Прошлое, вчерашнее, утрешнее уходит навсегда, и кажется — близко оно, а не достанешь, не дотянешься, не догонишь. Человеку смотреть — не назад, человеку смотреть вперед, Аркадий! Думай о том, что у тебя впереди…

Но что это… впереди?

На улицу неизвестно откуда по-заячьи вымахнул какой-то парнишка, огляделся, увидел Аркадия, замер.

Аркадий остановился.

В руке у парнишки — длинный предмет, наспех завернутый в газеты и перевязанный черными нитками. Спереди из-под бумаги торчит ствол, обыкновенный винтовочный ствол!

— Эй ты, стой! — крикнул Аркадий и в ту же секунду узнал Олега Подгайного, паренька, частенько забегавшего к Борису Щукину.

Олег, подстегнутый криком, перемахнул через груду обломков и ринулся к пролому в стене.

— Стой, говорю! — властно закричал Аркадий.

Олег остановился. Аркадий, усмехаясь и не вынимая рук из карманов брючишек, гуляющей походкой направился к нему. Олег глядел на него угрюмо, подозрительно, все время косясь влево, видимо, испытывая горячее желание исчезнуть в проломе.

— Что это у тебя в газетке? — спросил Аркадий.

— А-а, Аркаша! — деланно удивленным голосом протянул Олег. — Ты с фронта?

— На фронт. Так что в газетке? Пулемет? Пушка?

— Винтовка. Не видно, что ли? — ответил Олег и крепко сжал в руках оружие.

— Без патронов? Где взял?

— Есть! Полный магазин! — с готовностью сказал

Олег, дипломатично не отвечая на второй вопрос.

— Зачем, позвольте узнать? — все усмехался Аркаши, с опаской раздумывая, не заставит ли его этот паренек поднять руки: винтовка, она хоть и в газете, а, пожалуй, стреляет.

— Пригодится, — угрюмо буркнул Олег. — Говорят, немцы город занимают…

— Почему не эвакуировался?

— Я с дедом живу. Куда же деду эвакуироваться? А ты что?

— Ну, ну, еще допрос снимать будешь? — грубовато прикрикнул на Олега Аркадий. — Мне эвакуироваться незачем. Я с немцами поговорить хочу. Дело есть. А ты давай, проваливай, да поскорее, мне сейчас заниматься с тобой некогда!

Олег попятился, нырнул в пролом.

— Да винтовку-то припрячь хорошенько, может, она сгодится кому-нибудь, — посоветовал вслед ему Аркадий.

— Га-а-ад! — донеслось из развалин.

«Горячий пацан, — подумал Аркадий, опять-таки с опаской оглядываясь на развалины, — нужно будет помочь ему определиться как-то, а то пропадет ни за понюх табаку. Винтовку-то раздобыл, чтобы стрелять по немцам. Может быть, даже не первую тащит в свой тайник…»

Встреча с Олегом отвлекла Аркадия от грозных, мстительных дум, несколько рассеяла чувство необъятного одиночества. Он вышел на берег Чесмы, к мосту, целехонькому, не тронутому ни бомбами, ни толом.

«Эх, не взорван мостик-то! — с сожалением подумал Аркадин. — А надо бы. Не додумались».

На другом берегу Аркадий увидел жутко курящиеся синим дымком развалины завода. Был завод — и вот нет его. Возвышается одиноко и насмешливо труба над обломками, и вьется вокруг нее бородой зловещего Черномора спиральный, к небу ползущий, как побег повители^[71], дым.

«Эх, не взорвали мост!» — снова подумал Аркадий.

Тут он приметил человека, который тоже глядел на мост и на завод.

«Что за тип?»

Аркадий подошел, напряженно разглядывая несколько сутуловатую, до отчаяния знакомую спину. Угадать бы — кто? Спина, спина… чья это спина? И — одно плечо чуть выше другого, несколько склоненная голова… Кто?

Впоследствии Аркадий, с оттенком шутки, думал, что не спина это была, а самая настоящая судьба. Так и должно было случиться. Все шло по плану, составленному кем-то, отмеченному в каком-то гороскопе.

Подойдя почти вплотную к загадочной спине, Аркадий небрежно сплюнул с берега в воду — удался, удался этот шикарный артистический плевок! — и сказал:

— Фу ты, хоть один живой человек есть!

Спина вздрогнула, и живо показалось лицо — чертовски знакомое, примелькавшееся в городе лицо, по-бабьи расплывшееся, рыхлое. Вот так лицо! Вот так встреча!..

— А-а, Фима-а! — воскликнул Аркадий.

— А-а, Аркаша! — откликнулся Фима.

И тут Аркадий, инстинктивно чувствуя, что в неожиданном появлении Фимы на бульваре возле моста в час, когда в город вот-вот вступят немцы, есть своя закономерность, облапил Кисиля и по-дружески сжал его. Фима протестующе охнул, но оценил дружеское намерение Юкова. Он оттолкнул Аркадия — была в этом жесте, как и в выражении лица, высокомерная заносчивость — и покровительственно хлопнул Юкова по плечу.

— Рад видеть, черт возьми!

— А я? Я тоже! — воскликнул Аркадий, изо всех сил переполняясь радостью. — Привет, привет, Фима! И он снова пошел на сближение с Кисилем и опять сжал его в пылких объятиях.

Фима снова вырвался, раскрасневшийся и гневающийся.

— Брось, брось! — крикнул он, жестом руки как бы перечеркивая Аркадия. — Фима остался там! — Он махнул рукой на восток и перечеркнул город, небо, дома, кажется, солнце. — Я не Фима. Ты удивлен, конечно?