Дороги товарищей

Пока Гречинский и Шатило чистили и потрошили перочинными ножами рыбу, Золотарев занялся костром. Он разводил его под развесистой шапкой дуба возле старой рыбацкой землянки. Сухой валежник сгорал быстро, рассыпаясь в золу. В яме, как в духовке, было запечено десятка четыре обернутых в лопушки карасей.

Душистое, сочное мясо таяло во рту. Торопясь и обжигаясь, ребята обгладывали одного карася за другим.

— Кончай, робинзоны! — наконец сказал Гречинский. — Много нельзя.

— Еще по одному, — попросил Золотарев.

— Нельзя. Понимаешь?

— Свежая рыба. Хватит, — согласился и Шатило.

Костер чуть тлел. Отяжелев от торопливой еды, все трое легли вокруг огонька и замолчали.

Над лесом загорелись звезды. Холодало.

— А ведь осень уже, — сказал после долгого молчания Гречинский. Он поднялся и бросил в подернувшийся ярко-серым пеплом костер несколько палок.

— Напрасно мы послали в город Стормана, — еще через несколько минут задумчиво проговорил Золотарев. — Что он может узнать?..

— Шел бы ты, — заметил Гречинский.

— Сам знаешь, как он просился.

— У него мать больная.

— Врет он.

— Почему ты такой недоверчивый, Семен?

— Ты же знаешь, как вел себя Вадька в походе.

— А ты не боялся?

— Боялся, но не показывал вида.

— Я тоже боялся, — признался и Коля Шатило.

— Но это только начало, — сказал Золотарев.

И опять все замолчали. Гречинский еще раз поднялся и бросил в увядающий огонь сухие дрова.

— Это только начало, — повторил Золотарев. — Нам отступать нельзя. Бить надо фашистов, бить!

— Если бы Сашка пришел, все было бы в порядке, — заметил Гречинский.

— Придет.

— А если не придет?

— Сами воевать будем. — Золотарев рывком вскочил. — Спать, ребята, — он затоптал костер.

Один за другим они влезли в землянку и улеглись на полу, положив оружие под голову.

Через минуту установилась тишина.

Они не спали, но говорить сейчас им не хотелось.

Золотарев думал, что, если не придет Саша, ему самому придется командовать маленьким отрядом, принимать множество разных решений. Будущее тревожило его.

Гречинского пугала неизвестность. В армии, в строю, на фронте было бы ясно и просто. Здесь, в лесу, вставало множество проблем.

Шатило во всем полагался на Золотарева, но и он сомневался: могут ли они воевать втроем? У него все время возникал вопрос: с кем и как они будут сражаться в лесу? До деревни далеко, до дорог тоже… Сейчас он думал об этом.

Три человека лежали в безвестной землянке на берегу затерянного в лесах озера, и каждый из них с беспокойством думал о будущем.

А над землянкой, над лесом горели одинокие звезды.

Ниже звезд летели на восток злобные самолеты с запасом разрушительных бомб.

Еще ниже плыли невидимые в ночи облака. Они плыли с запада, из чужих земель, равнодушные, чужие облака.

На земле горели деревни и города, мчались танки, стонали раненые люди, сооружались виселицы.

Над землянкой, над лесом текло минута за минутой время осени сорок первого года.

И на восток и на запад полетят еще самолеты над лесом. Не раз и не два станет оглашать перестрелка эти леса. Много умрет в лесу людей — и своих, и чужих. Долгий срок будет властвовать здесь война.

Но трое в землянке не знали и не думали об этом. И нельзя было знать им это — ужаснулись бы они. Они ничего не знали — и в этом сейчас была сила их и преимущество.

Беспокойно ворочались они в землянке с боку на бок. А потом уснули один за другим. И снились им разные сны — и все о войне.

Не о любви, не о радостях жизни — о войне.

А было им по восемнадцать лет.

Они будили друг друга испуганными криками — во сне они убивали и умирали сами. Руки их невольно тянулись к оружию. Спросонья они хватали оружие и вслушивались в тишину — с бешено колотящимися сердцами…

Утро выдалось солнечное, пригожее. Солнце имеет великолепное свойство — успокаивать людей. Солнце успокоило их. Они снова развели костерок и подогрели оставшуюся рыбу.

Сны были забыты — они смеялись и ели рыбу. А в десяти шагах, выйдя из кустов, стоял Саша Никитин и смотрел на них. Он издали услыхал смех и шум и незаметно подошел к костру.

Вокруг костра валялось оружие. Товарищи Никитина с аппетитом обгладывали жареную рыбу.

Саша вынул из кармана пистолет и спокойно сказал:

— Руки вверх! Ни с места!

Робинзоны как сидели, так и замерли. Гречинский подавился костью.

Держа пистолет на изготовку, Саша приблизился к ним.

— Эх, вы, вояки! — сказал он. — Вас голыми руками можно взять!

Опомнившись, ребята вскочили, окружили Никитина.

— Здорово ты нас, Сашка! — воскликнул Золотарев, который больше всех обрадовался приходу Никитина.

— Это никуда не годится, — сказал Саша.

«МЫ ШЛИ ПОД ГРОХОТ КАНОНАДЫ…»^[76]

Конечно, это никуда не годилось. Серьезные вооруженные люди, без пяти минут партизаны, они забыли о предосторожности…

Но они возражали сначала: лес большой, глухой, никого нет. Саша опроверг эти доводы вопросом: «Откуда вы знаете?» Он рассказал, что последнего немца видел в пяти километрах отсюда, возле пустующей избы лесника.

— Убил? — спросил Гречинский.