Дороги товарищей

— Вот мы и уравнялись в славе, Аркаша! Соня, я надеюсь, уже рассказала тебе все подробности? Можно сказать, я спас ее от верной гибели: она чуть-чуть не свалилась в пропасть. И теперь я понимаю чувство, которое вело тебя, дорогой, — это чувство солидарности с гибнущим человеком! Меня захватил этот порыв так властно, что я перестал думать о собственной опасности. И вот теперь — слава!

— Ну и хлебай ее на здоровье! — угрюмо сказал Аркадий и снял руку Костика со своего плеча.

— О-о, я понимаю! — с легкой усмешкой протянул Костик. Он оглядел потупивших глаза товарищей, словно призывая их разделить свое чувство. — Ревность! Это бывает. Я нечаянно потеснил тебя. Но что же поделать!

— Да пошел ты к черту! — вырвалось у Юкова. Он вскочил и, резко отодвинув кресло, отошел в угол, подальше от Костика. — Плевать я хотел на славу, и вообще забери ее всю и больше не приставай ко мне!

— Что это он, ребята? — обиженно развел Костик руками. — Я ведь не сказал ничего дурного. Саша? Лева? Соня?

— Лучше не надо об этом, — сухо сказала Соня.

— Хорошо, я не буду. Но вы меня обижаете. — Костик сел в кресло, оставленное Аркадием, закинул ногу на ногу. — Я ведь не давал повода, я молчал сегодня весь день, как рыба, — и вдруг эта статья в стенгазете!..

— Хватит! — решительно сказал Саша. — Аркадий, садись. Дело есть более серьезное. Варикаша выбыл из строя. Обсудим этот вопрос.

— А я предлагаю: тренироваться самим! — резко проговорил Аркадий. — Или же так: избрать руководителя. Мое предложение: Сашку. Да, да, Сашка, тебя!

— Так и должно быть, — поддержал его Ваня.

— Конечно, конечно, — поддакнул и Костик. — Как инициатор, Саша пусть возьмет на себя эту обязанность.

— Ребята, я, конечно, согласен, но ведь надо официально, а то у нас получится какая-то подпольщина, — сказал Саша.

— Давайте поставим вопрос… ну, где? — сначала в классе, перед Марией Иосифовной, — предложил Ваня.

— Верно. Завтра же поставим, — подхватил эту идею Гречинский. — И вместо Варикаши подготовкой займется Никитин. Проиграть приз — это будет позор!

— Я умру, если проиграем, — вздохнул Вадим Сторман.

Женя Румянцева рассмеялась.

Решение было принято: завтра начать разговор.

Саша уже сделал шаг за порог, когда его окликнула Женя. Никитин обернулся и остановился.

— Закрой дверь! — приказала Женя.

Соня выскользнула в соседнюю комнату. Женя осталась с Сашей наедине. Брови у нее были сурово нахмурены, а глаза чуточку смеялись.

— Почему ты не заходишь ко мне? — сурово спросила она.

Саша недоуменно пожал плечами. Он молчал.

— Заходи, — сказала Женя.

— Помнишь, ты тогда…

— Не помню, не помню! — быстро продолжала Женя, капризно взмахивая рукой. — Я тебе говорю: заходи. Ладно? Хорошо? — Она засмеялась, показала Саше язык, — это было так неожиданно! — и скрылась вслед за Соней.

Саша мчался по улице, не замечая прохожих. И даже, когда его окликнули, не сразу отозвался. Он просто не понял, что это относится к нему.

На другой стороне улицы, призывно подняв руку без варежки, стояла Маруся Лашкова. Она была в белой, выше колен, шубке, в шапке-ушанке и фетровых валенках.

— Да? Что? — спросил через улицу Никитин.

— Здравствуй, Саша! Ты спешишь?

— Да, очень… Впрочем, нет, я… А? Что?

Саша растерялся.

— Подожди минутку. — Маруся быстро побежала к нему.

Тогда только Саша немного опомнился, шагнул вперед, и они встретились посредине проезжей части улицы.

Маруся глядела Никитину прямо в глаза. Жаркий, вопрошающий и грустный взгляд обжег Сашино лицо.

С тех пор, после разговора Саши с Борисом в Ивантеевке, они почти не видели друг друга. Несколько мимолетных встреч, два-три слова — и все. И вот теперь они стоят посредине улицы и молчат. Саша задержал ее руку в своей, трясет, смущенно глядит под ноги. Ему неудобно, неприятно, и тревога сжимает сердце…

— У вас в школе неприятность… я знаю, — заговорила Маруся. — Я только что… Сейчас вот поссорилась из-за тебя с Андреем Михайловичем.

— Из-за меня?

— Да. Он говорит, что ты излишне самоуверенный… и это может отразиться в будущем. Но ведь это неправда! — воскликнула Маруся.

— Я самоуверенный?

— Да. Ведь это неправда. И я с ним поругалась.

Саша насупился.

— Он не может простить мне удачи моего плана там, в лагерях.

— Нет, нет, он не такой, ты напрасно! — запротестовала Маруся. — Он просто не понимает тебя.

— Может быть.

— А ты… что ты делаешь?

— Знаешь… сойдем с дороги.

— Я провожу тебя немножко.

— Пожалуйста, надень варежку. У тебя ведь рука замерзла.

— Правда… Мороз…

Маруся вышла вслед за Сашей на тротуар, стала натягивать варежку на окоченевшие, негнущиеся пальцы. Саша хотел помочь ей — и не решился.

Пять минут назад Женя сказала ему: «Заходи. Ладно? Хорошо?» Значит, простила. И вот теперь он стоит с Марусей. Маруся, Женя… Тревога сжимает сердце.

— Ты очень занят, я понимаю, — тихо говорит Маруся. — Я просто так… на одну минутку. До свидания!

— До свидания, Маруся, мы еще увидимся, скоро!..

— Да, конечно, — очень тихо говорит Маруся.

Она переходит улицу, и кажется, что она идет в гору. Гора крутая, идти трудно.

Саше кажется, что он тоже идет в гору.