Дороги в горах

Клава двинула плечами.

— Нормально. Заканчивает первый курс.

Наступило долгое и неловкое молчание.

— Так в Доме культуры совсем не бываешь? — спросил наконец Колька.

— Нет, давно не была.

— Я тоже не хожу. — Колька тяжело вздохнул и скороговоркой сказал то, что давно хотел, но никак не мог сказать: — Тебя нет, а больше меня никто не интересует.

Клава, будто не слыша, взяла со стола учебник химии, раскрыла и начала бесцельно его листать.

Колька встал, запахнул пальто, решительно надел фуражку.

— Пойдем, хоть пройдемся по улице. Понимаешь, как-то все получается… Хочется откровенно поговорить с тобой. Выяснить… Ну, это, отношения выяснить…

Клава тоже встала, бросила на стол книгу и, не смотря на Кольку, сказала:

— А что же, Коля, выяснять отношения? Они и так ясные. Я уважаю тебя, считаю хорошим товарищем. А на большее я не могу… Сердцу ведь не прикажешь.

Колька долго смотрел в пол, потом выдавил:

— Ясно!..

Они вышли на крыльцо.

— Будь счастлива!

С поникшей головой Колька спустился по ступенькам и пошел в темноту. Шел не спеша, очевидно, надеялся — Клава окликнет его.

А Клава молча смотрела в спину Кольки. Было жаль этого хорошего парня.

* * *

Татьяна Власьевна попрощалась со всеми работниками и вышла с Тоней на крыльцо. Они пожали друг другу руки, потом крепко поцеловались. Растроганная Тоня сказала:

— Я так расстроилась, Татьяна Власьевна. Вас жаль… А как я буду справляться? Подумать только! Все надо самой решать.

— Смелей действуй, тогда все решишь и справишься.

— Я вам буду писать. Хорошо?

— Обязательно пиши. А как же?

Узенькой тропинкой Татьяна Власьевна сошла с пригорка и оглянулась. Стройные тополя только еще распускались, и поэтому большое здание казалось завешенным зеленой прозрачной дымкой. Сквозь эту дымку большими окнами смотрела больница. Вот здесь, в этом здании, Татьяна Власьевна оставила двенадцать лет жизни. Двенадцать лет! Сколько за это время было волнений, тревог и радостей. Сколько людей избавилось здесь от смертельных недугов. И радость этих людей была ее радостью. Это лучшее в ее жизни. Была у нее и другая радость — любовь к Петру Фомичу. Но она с годами остыла. Хотя нет, Татьяна Власьевна любит мужа, но не настоящего Петра Фомича, а того, который был раньше: Петра, Петю…

…Дома Татьяна Власьевна прошла по комнатам, потрогала старые, родные вещи. Почти каждая из них имела свою историю и потому была дорога. Вот эту настольную лампу с зеленым абажуром Татьяна Власьевна купила в день первой получки. Пока донесла, руки чуть не обморозила.

— Мама! Мамочка! — в дверях стояла Нина в легком сиреневом платье, щеки разрумянились, глаза влажно блестят. — Ты здесь, мамочка? Чего поесть? Мы идем на лодке кататься. Целая компания. Да, а куда девалась тетя Валя? Ее утром не было.

— Вале я отказала. Если проголодалась, приготовь яичницу. Яйца в зеленой кастрюле.

Нина капризно выпятила нижнюю губу:

— Вот здорово! Я на минутку…

— Нина! — Татьяна Власьевна подошла к дочери. — Останься. Утром я уезжаю. Не на один день уезжаю…

— Ой, мамочка! — взмолилась Нина. — Меня ждут. Такая компания! Я скоро…

Нина наспех поцеловала мать и нырнула в дверь. Татьяна Власьевна грустно покачала головой.

В обеденный перерыв пришел Петр Фомич. Татьяна Власьевна собрала ему на стол, а сама села у окна.

— Почему не обедаешь? — Петр Фомич с удивлением смотрел на жену.

— Я потом…

— Да садись. — Петр Фомич взял новый ломоть хлеба. — Вкусно…

— Сама готовила. Вале отказала.

— По каким соображениям? Напрасно.

— Нет, не напрасно. Мы совсем избаловали Нину. Целый день палец о палец не ударит. В институт не готовится, барыней стала.

— Так уж барыня. Наработается еще. Какие годы… Одна дочь.

— Ох, Петр, не нравишься ты мне за такие разговоры. Ты всегда всем доволен. Вон и Ниной… Делаешь все без души. А я не могу так, Петр. Понимаешь, не могу! Я мучаюсь. Это же…

— Таня, что за напасть в последний день?

— Не отделывайся шутками, нам очень о многом надо поговорить.

— Хорошо, Таня, поговорим. Только не теперь. Спешу я…

Глава пятнадцатая

Отшумев талыми водами, весна щедро рассыпала по зеленым склонам искры цветов. Расцвели ландыши, кукушкины слезки, анютины глазки, огоньки… А на заросли черемухи будто насыпался крупный снег — так пышно цвела она в эту весну.

Но вот уже остеблилась трава, черную пашню закрыла зелень посевов, а на смену весенним цветам распустились летние — маральник, марьины коренья и красавица сибирская лилия, называемая в здешних местах саранкой. Эх, да мало ли в горах цветов! Одни других краше, сами в руки просятся. И не хотел бы, а сорвешь…

Клава, размахивая зажатой в руке косынкой, бежит по каменистой тропинке, которая, извиваясь, поднимается все выше и выше.

Ух… Клава приостанавливается, чтобы перевести, дыхание, вытирает косынкой пот с темного загорелого лица. Черные глаза девушки влажно блестят. Она заскакивает в высокую траву, срывает один цветок, другой, третий… И вот уже в ее руках большой красивый букет. Посмотрев на цветы, Клава неожиданно запела:

Милый мой, хороший,
Ненаглядный мой…