Дорогие мои, хорошие!… Стихи друзьям: оды, мадригалы, посвящения, поздравления, тосты, пародии и другие экспромты

А меня — кто б подумал — засунула жизнь

снова в старые стены УПИ.

И когда в незнакомых потоках стою

и на юных таращу глаза,

вижу: древние тени по стенам снуют,

слышу чьи-то шаги, голоса.

Карусель завертела свое колесо:

двадцать лет, двадцать лет, двадцать лет…

Там, где БОКС ликовал — там грустит антресоль,

там скрипит пересохший паркет.

Вся река протекла, лишь остался причал

горевать о веселой судьбе,

здесь Потапов острил, Новожилов кричал,

напевал худощавый АБ.

И незримая струнка, едва лишь задень,

напевает старинный чарльстон,

и твоя, Боря Чарный, красивая тень

проплывает над сценой пустой.

Здесь гремел твой рояль, и солистка твоя

хриплым голосом пела во тьму…

Эх, ты, речка-река, молодая струя,

не войти никогда, никому…

А меня здесь не знают и не узнают,

удивленно таращат глаза:

им не видно, как древние тени снуют,

не слышны им шаги, голоса.

19 марта 1977 г.

* * *

Где-то я читал: Менделеев,

химию в душе возлелеяв,

по ночам с большою охотой

книжные лепил переплеты.

Вот и наш дружок Боря Чарный —

днем в своей работе угарной,

а ночами в комнате скрежет:

дерево буровит и режет.

Норовит он вытесать морду,

получилось — смотрит он гордо.

А когда не слишком похоже —

с горя морду лупит по роже.

Жить ему удобно и просто,

орден ему скоро забрезжит…

Отчего ж он ложкою вострой

деревяшку режет и режет?

Эта стрессы, граждане, стрессы —

ни уколы тут, ни компрессы,

ни закуска тут, ни рюмашка —

лишь она спасет: деревяшка,

Менделеев — тот переплеты,

а Эйнштейн на скрипке пиликал,

а Борюня режет чего-то…

Я б за бедных гениев выпил.

Я тебе желаю удачи,

урожая хрена на даче,

чтоб проект тебе не рубили,

чтоб жена и дочь — не грубили.

Чтобы вырос хрен и картофель,

чтобы высек — помнишь? —

мой профиль,

и чтобы резная моя морда

весело глядела и гордо!

16 марта 1984 г.

Татьяне ЧАРНОЙ РИТМической солистке, на века воспевшей тараканов и сверчка

* * *

Сегодня встал я утром рано,

попил водички из-под крана,

а мысль кружилась, как ни странно,

не возле пьесы и романа,

не над проблемами кармана,

она с упорством меломана

мне пела, словно из тумана;

«Сегодня родилась Татьяна…»

Сегодня родилась Татьяна,

звезда эстрады и экрана,

любимица Узбекистана,

мечта любого атамана,

любовь большого хулигана.

Красой девичьей осиянна,

она прекрасна и желанна,

но обожает без обмана

его, былого капеллана,

того, кто нам на фортепьяно

готов бренчать был неустанно.

А потому в сей день фанфарный

пусть будет упомянут Чарный.

Я, запивая водку «Варной»,

и в очереди промтоварной,

и в ситуации кошмарной,

когда стою в толпе базарной,

повсюду помню: есть Б. Чарный.

Усталый весь, как круг гончарный,

всегда с друзьями солидарный,

в делах упорный и ударный,

он был дружинник и пожарный,

и вообще был хлопец гарный,

за фортепьянами — угарный,

и зал с улыбкой благодарной

внимал, как бесновался Чарный.

Пусть этот стих безгонорарный,

отчасти чуть комплиментарный,

кустарный, хоть и не бульварный,

а через годы — антикварный,

тебя прославит, Боря Чарный,

но потому лишь, как ни странно,

что нынче родилась Татьяна.

Итак, да здравствует Татьяна,

ее натура многогранна,

она — подобие вулкана,

в ней что-то есть от урагана

и кое-что — от уркагана,

увы, лишенного нагана,

не то в любого интригана

и в шарлатана, в горлопана

она стреляла б неустанно,

покуда хватит барабана.

За то, чтоб Чарная Татьяна

цвела, как роща и поляна,

как пламенный цветок тюльпана

и здравствовала постоянно, —

сегодня рады несказанно

принять, конечно, не нарзана!

1981 г.

* * *

Я в день торжественный такой

начну, увы, чужой строкой —

на том стоял Борюня рьяно:

«Итак, она звалась Татьяна».

Когда-то был известен в мире

ансамбль «Ритм-пятьдесят четыре».

Был ритм шикарный и ударный,

и был в ударе Боря Чарный.

На сцене, в жизни он, неистов,

менял безжалостно солисток.

То были разные солистки:

тихони или скандалистки.

И все они любили Борю

и потому исчезли вскоре.

Но вот в районе фортепьяно

возникла Демина Татьяна.

Наш друг, за фортепьяно севший,

сиял, от счастья окосевший.

Я помню, пела нам Татьяна

про кукарачу-таракана

и про цветущие левкои и многое еще другое.

А Чарный, зря ее фигуру,

не попадал в клавиатуру.

И мне подумалось при этом:

отныне Боре петь дуэтом!

прошли года, но, как ни странно,

она — как прежняя Татьяна.

И нынче каждый посмотри: О!

Где был дуэт — там нынче трио.

Итог дуэта так чудесен:

вот Женька — лучшая из песен.

А это кто? Стройна, румяна?

«Ужель та самая Татьяна?»

(Так Чарный мне велел финалить).

А потому — пора всем налить!

Апрель 1986 г.

Боре и Танюше Чарным в день их серебряной свадьбы

Сударыня Танюша! Боря… сэр!

Живем мы с вами в годы грозовые

недавно развалился СССР,

того гляди, развалится Россия.

Слабеют узы, и за годом

вокруг идет один сплошной развод.

Разводится Россия с Украиной,

казалось бы, любимой половиной —

и нынче бомбы делят по суду.

С самой Россией развелись чечены,

узбеки отвалили и туркмены,

татары рвут подметки на ходу.

Пришел разлад и под кремлевский свод:

там насмерть разругались депутаты,

дал Хасбулатов Ельцину развод,

пора делить кремлевские палаты.