Дорогие мои, хорошие!… Стихи друзьям: оды, мадригалы, посвящения, поздравления, тосты, пародии и другие экспромты

Я понял: фантазии лживы,

и пусть пролетают года,

друзья хороши, когда живы —

здоровы, и только тогда.

Пусть жизнь по веленью природы

и дальше тебя поведет,

пускай прибавляются годы,

а памятник пусть подождет!

13 мая 1989 г.

Борису ЧАРНОМУ Пианисту, аграрию, фонду и человеку

ПЕСНЯ ОБ ОДЕССКОМ ЮМОРЕ

Друзья, ни разу в жизни не был я в Одессе

и до сих пор о ней мечтаю, словно в детстве,

и собирался я туда уже раз десять,

но опоздал, и жалко мне до слез,

что не откроется одесская пивная

и не завалится кампания блатная,

где были девушки Маруся, Роза, Рая,

и с ними Костя, Костя-шмаровоз.

От юмора никто еще не умер,

и шутка не дороже докторов.

Спасибо, старый друг,

одесский юмор,

а чтоб ты был здоров!

Мечта, как сон: поют то скрипка, то гитара,

я прохожу, как Моня-франт, Одессой старой,

и прямо в школу танцев Соломона Шкляра,

чтоб сделать шаг вперед и два шага назад.

Я хитрым стал, подобно Бендеру Остапу,

и отыскал я ту неведомую шляпу,

и в этой шляпе я отправился в Анапу

и в непонятной сел я там тоске.

Семь сорок, танец нищих — что за нумер!

Балет полуголодных и воров.

Спасибо, старый друг,

одесский юмор,

а чтоб ты был здоров!

Я Беня Крик, я философствовал и грабил,

я слышал тонкий свист кавалерийских сабель,

я Исаак Эммануилович, я Бабель,

я сын Одессы. Мама, я погиб.

Знакомы были мне одесские поэты,

и их никем не превзойденные куплеты.

Ах, эти песенки давно уже пропеты,

и эти люди там же, где и я.

Наш гордый век на все глядит угрюмо,

он чуточку излишнее суров.

Спасибо, старый друг,

одесский юмор,

а чтоб ты был здоров!

Октябрь 1971 г.

* * *

Сегодня твоей доченьке — полгода.

Тебя я поздравляю, старый друг.

А на дворе — ненастная погода,

душа болит и просится на юг.

Но ведь и там, над гроздью виноградной,

в лиловых тучах движется зима,

под мокрым снегом с грустью безотрадной

стоят пустынные дома.

Но ведь и здесь неласковы прогнозы

для закоптелых грязных городов;

бредут во тьме лунатики-морозы

по струнам телеграфных проводов.

И там и здесь, и всюду над страною,

над этой грандиозною страной,

над нами — над тобой и надо мною —

свистит сегодня ветер ледяной.

Товарищ, трудно слушать этот ветер.

Придут метели, снегом заметут…

А дети? Что ж, на то они и дети.

И наши дети между тем растут.

Спит дочь твоя, и знать она не знает,

что есть, ветра, вселяющие страх.

Нежнейшее дыхание порхает

в ее микроскопических ноздрях.

Сегодня ей исполнилось полгода.

Гулять! Гулять! под вьюгу, на мороз!

Полезна ей уральская погода.

Давай, по рюмке за такой прогноз.

Да озарит ее во всю щеку румянец,

и пусть ветра свирепствуют, свистя…

Привет тебе от постаревших пьяниц,

безудержно растущее дитя.

27 октября 1971 г.

Борису Исааковичу Чарному в зачет кашинской осени 1974 года

ОПУС ПЕРВЫЙ

Румяный критик мой, Борюня толстопузый,

зачем вознаградил себя ты этакой обузой?

Зачем, зачем привез меня ты в кашинские рощи?

Остаться дома, выпить там нам не было ли проще?

Зачем мне эта тишина, поля и огороды,

где овощ бешено растет неведомой породы,

где заплетается горох и редька прет свирепо,

и, как бочонок, из земли вдруг выпирает репа,

где полон жалобной тоски и мыслей невеселых,

не хочет в небо посмотреть жиреющий подсолнух,

где мак в коробочках трещит, о гоменташе бредит…

Зачем в такие вот места твоя машина едет?

Матъ-перемать и так-растак,

ответь, товарищ Чарный, зачем соорудил верстак,

большой верстак слесарный?

Неужто вздумал позабыть

в пиленьи и сверленьи

международные дела в их грустном проявлены?

Неужто обретешь покой и в страсти фугованья

забудешь, кто ты есть такой,

какого рода, званья?

А я — зачем брожу в тиши вдоль репы и малины,

зачем точу карандаши под гроздьями рябины?

Ужель, крапивой вдохновлен, а также лопухами,

я, как бы бурно в них влюблен, заговорю стихами?

Бежать от суеты сует, лечить тоску деревней

звал Плиний Старший — был поэт

такой, довольно древний.

И вот какой примерно вздор нес этот Старший Плиний

«Природа нам смягчает взор обильем плавных линий;

обозреванье трав, дерев, внимание к сим малым

поможет, зло преодолев, вернуться к идеалам;

хожденье утром за водой, к колодцу, с коромыслом,

вновь душу сделает младой, наполнит здравым смыслом;

соседство с лицами труда физически простого

лишит вас раз и навсегда тщеславия пустого;

в деревню, в глушь беги, поэт, в поля и огороды,

божественный исходит свет от тамошней природы,

поговори с ней языком лесным, сосновым, птичьим,

и ниц пади пред стебельком, перед его величьем!»

Возможно, говорил не так сей римлянин — не скрою.

Возможно, это твой верстак напел своей пилою.

Такие нынче времена, что крышка вдохновенью,

вот разве дикий механизм еще способен к пенью.

9 сентября 1974 г. Кашино.

ВОСПОМИНАНИЯ О ПОЛИТЕХНИЧЕСКОМ Боре Чарному в день его 40-летия

Как однажды сказал древний грек Гераклит,

что напрасным мечтам вопреки

никому никогда на за что не войти

дважды в воды одной реки.

Хоть обратно беги, хоть по кругу кружись,

как ни клянчи и как ни вопи…