Дорогой Билли Миллиган

– Но вы же проводите какие-то наблюдения, – робко сказал я, когда мы зашли в его небольшой кабинет, обустроенный красным деревом со всех сторон, кожаным темно-зеленым креслом и такого же цвета небольшим диваном под окном, выходящим на внутренний дворик больницы, где обычно в хорошую погоду прогуливаются пациенты. Стена за спиной у Доктора была сплошь заполнена книжными полками, большую часть которых, скорее всего, составляла научная литература, в частности книги по медицине. Для моих глаз это место было чем-то вроде комнаты отдыха, где не приходилось прищуриваться от излишне светлых стен, вдоволь можно было расслабиться и жадно изучать предметы вокруг.

– Но мы не можем пробить своими наблюдениями их души. С таким же успехом можно следить за людьми вне больницы, особо ожидаемого результата все равно не получить.

– Вы верите в душу?

– Находясь в таком месте большую часть своей жизни, и не в это поверишь. Я верю всему, мой друг, – он достал из шкафчика под книжными полками графин с виски и два стакана, – будете?

– Нет, спасибо, сейчас только 9 утра, – заметил я.

– Да, знаю, что вы можете подумать об этой картине, но для меня это скорее целебный ритуал, без которого не так-то просто мыслить разумно.

Он убрал один стакан обратно, а второй наполнил практически наполовину и сразу же сделал смачный глоток, так что виски остался поблескивать на самом глубоком дне.

– Вы верите всему?

– Конечно, иначе как бы я мог общаться с пациентами? Таким, как они нужен человек, который верит им и понимает.

– А они вам верят?

– А это уже не ко мне, спросите у них, если есть желание.

– Я правда могу поговорить с ними?

– В-принципе, да, но не все так просто. Не со всеми удастся найти общий язык. Вы для них чужой человек. Многие будут сторониться вас, а некоторые захотят придушить или метнуть в вас вилку, если вы подойдете к ним во время приема пищи. – Он произнес это вполне бодро, что не сразу вызвало у меня волнение. Хотя, на самом деле, такие слова должны были обдать меня кипятком и заставить вернуться домой, пока сердце еще продолжало биться. – И естественно, я не хочу нести такой риск.

– Вы можете не беспокоиться, я буду крайне осторожен.

– Я не за вас беспокоюсь, а за моих пациентов. Понимаете, – начал он, сложив руки на столе и поддавшись чуть вперед, так что его пропуск, висящий на морщинистой шее, касался края стакана, – эти люди… как вам сказать, эти люди не те, за кого их принимает весь остальной мир. Это индивидуумы с тонко организованной душой. Внешний мир для них крайне опасен и вреден, поэтому я стараюсь всячески сокращать контакт с «нормальными», так сказать, людьми. Иначе им может прийти в голову, что они заперты в тюрьме. Но это не так, – он торопливо покачал головой, – это вовсе не тюрьма. Это их дом.

– Разве они здесь по доброй воле?

– Разве вас родили по собственной воле? Конечно, нет. Вы живете там, где живете, потому что ваши родители там живут, и вам, само собой, пришлось жить с ними. Но в дальнейшем вы поняли, что это место ваш дом, и вам там намного лучше, чем где бы то ни было. Так же и с моими пациентами. Им здесь будет лучше, и вскоре каждый из них это поймет.

– Вы сравниваете их с детьми?

– Обоснованно. Я не понял, мы уже начали интервью?

Доктор бросил взгляд на диктофон, совершенно незамеченный им ранее и лежащий рядом со мной на диване.

– Да, если вы не против, я бы хотел записывать все, что слышу и вижу.

– Что ж, – он нахмурил брови и прикусил нижнюю губу.

«Только не давай заднюю, прошу тебя, мы же обо всем уже договорились.»

– Хорошо, – бросил он вдруг, – у нас ведь с вами соглашение.

– Вот и прекрасно. Вы сказали, что их угостят «сладеньким» и отправят в столовую. Во сколько у них завтрак?

– Они уже идут туда, можете взглянуть.

Он кивнул в сторону двери. Прозрачно остекленная дверь вела прямо в конец коридора, где мимо шеренгой шли пациенты. Все в светло-зеленых пижамах и белых тапочках, абсолютно одинаковые со стороны, ничем не отличающиеся узники своего сознания. Казалось, что они были под гипнозом, который не давал им ни оглядываться, ни сворачивать, ни даже открывать рта. Я простоял так пару минут, увлеченный изучением их безучастных выражений лица, пока вдруг не заметил ту Девушку, силуэт которой проскочил в проеме слишком быстро, но достаточно, чтобы я успел ее узнать.

– Девушка, – сказал я, обернувшись к Доктору, который все это время не спускал с меня глаз, – из, кажется, 27 палаты. Кто она?