Дорогой длинною

Кричать на деда Илья не посмел и, сбавив тон, объяснил, что супруга смылась через окно и ускакала часом раньше, куда - он сам не знает. И коль уж она им так была нужна, надо было лучше смотреть.

С трудом протолкавшись сквозь суетливую, горластую толпу, Илья с облегчением увидел стоящего на дороге Митьку с двумя лошадьми в поводу.

Вдвоём они выехали в уже темнеющую степь, а через полверсты услышали призывное: "Стой, сермяжники!" - и к ним подбежала улыбающаяся Роза.

– Геть из седла! - скомандовала она Митьке, и тот послушно спрыгнул на землю. Роза, ловко подобрав юбку, вскочила на спину Кочерыжки, и они с Ильёй поехали рядом по пустой, ставшей розовой от закатного света дороге.

Табор стоял в степи, на берегу мелкого лимана, поросшего у берега камышом, в котором важно бродили кулики и белые цапли. Сейчас пологий берег лимана был весь усеян серыми заплатами: табор был большой, шатров Илья насчитал больше двадцати. К небу поднимались дымки, в воде лимана ходили кони, и ветер доносил до Ильи их фырканье. Когда подъехали ближе, Илья сощурил глаза, всмотрелся в шатры.

– Ну, и какие это тебе кишинёвцы? Это влахи^[166]…

– А, один чёрт, - беспечно сказала Роза. - Всё едино же не наши… Ну, едем?

– Что - позорить меня будешь? - помолчав, спросил Илья.

Роза изумлённо обернулась на него. Задумалась на миг - и прыснула, как девчонка, закрывшись рукавом.

– Ладно, не буду! - и спрыгнула с седла. Передала поводья Митьке, вытащила из-за пазухи платок, старательно повязала голову - и чинно зашагала позади лошади Ильи. И всю дорогу до табора, не оборачиваясь, Илья чувствовал, что идущая сзади Роза смотрит ему в спину и улыбается.

Влахи встретили незнакомых цыган радостно: навстречу выбежал весь таор, от совершенно голых, чёрных от загара детей до глубоких стариков. Тут же был постелен ковёр возле одного из шатров, хозяйка торопливо начала ставить на него посуду для гостей. Роза тут же пристроилась помогать, и вскоре о том, где она находится, Илья мог узнавать лишь по заливистому смеху и быстрой "хохляцкой" скороговорке. Илья заговорил с мужчинами, без особой охоты отвечал на обычные вопросы: кто он, откуда, какого рода, чем занимается здесь.

Один из влахов, услышав название рода Ильи, наморщил загорелый лоб.

– Корчаскиро? Из русских? Слушай, морэ, а с нами один из твоего рода, кажется, кочует.

– Каким ветром занесло? - удивился Илья. - Женился на вашей, что ли?

– Нет, со своей семьёй приехал. Да пойдём сходим к нему! - влах поднялся, жестом приглашая и гостя сделать то же самое.

Илье пришлось встать, проклиная про себя всё на свете. Не хватало только встретить здесь кого-нибудь из своих и объясняться по поводу очередной жены и всего прочего… Но деваться было некуда, и он зашагал по затягивающейся росой траве вслед за споро идущим влахом. Они шли через табор, мимо палаток, телег, костров, и отовсюду слышался лёгкий перезвон походных наковален: влахи были хорошими кузнецами. Босоногие жёны помогали мужьям, те, что посильнее, раздували меха. Грязные глазастые дети провожали Илью взглядами, девушки улыбались, опуская ресницы. Уже сильно стемнело, и по лицам цыган прыгали отсветы костров.

– Вот она, твоя родня, морэ, - весело сказал влах, подходя к крайней палатке. - Эй, Михай!

Родня явилась глазам Ильи через минуту, держа за руку голопузого мальчишку, сосредоточенно сосущего палец. Илья удивлённо уставился на стоящего перед ним немолодого цыгана с суховатым лицом, состоящим, казалось, из одних острых углов: острый птичий нос, острые скулы, острый подбородок, острый и тоже удивлённый взгляд. Одежонка на цыгане была небогатая: рваная, вылинявшая до неопределенного цвета рубаха, разбитые сапоги. За его спиной переминалась с ноги на ногу жена. С минуту гость и хозяин молча мерили друг друга взглядами. Наконец сухое, недоверчивое лицо родственника посветлело, он шагнул вперёд, неуверенно улыбнулся, показав белые и тоже острые, как у волка, зубы:

– Смоляко, ты? Не помнишь меня? Ну вот просто сукин ты сын после этого! Я же Мишка! Ну, забыл, как ты меня чуть не утопил, когда под Ростовом стояли! За то, что я твою Настьку кинарейкой называл!

– Мишка-а-а! - завопил Илья, бросаясь в объятия Хохадо. Господи, сколько лет прошло? Пятнадцать? Двадцать?

Они облапили друг друга, заговорили наперебой, громко, весело:

– Как ты, морэ? Как ты? Откуда ты здесь? Почему с влахами кочуешь?

– Да вот, получилось так… Нешто тебе не рассказывали? Тому уж лет двадцать будет…

– Говорили, да я забыл. Ты ж ещё с Фешкой был, когда от наших съехал… Вы же с ней вроде в Сибирь собирались…

– Так ведь из-за неё, заразы, и съехать пришлось! Забыл, что ль, как две семьи из-за её языка змеиного передрались? Двум мужикам на их жён наговорила, они, дурни, поверили, да… Да ты вправду, что ли, не помнишь ничего, Смоляко?!

– Это до урагана на Кубани было или после? - наморщил лоб Илья.