Дорогой длинною

– Так отчего же тяжело, сестра?! - удивился Илья. - С таким выводком вы уж золоту счёт потерять должны! Да и ты всегда добыть умела, я ж помню…

– Умела… И сейчас умею. Мишка, да ты куда? - перебив саму себя, окликнула Ташка мужа, вдруг устремившегося куда-то в сторону от телеги к большому костру, где мелькали тени цыган и слышался чистый девичий голос:

"Ах, да ты ночь моя, ноченька…"

– За Улькой! - раздалось из темноты. - Пусть поглядит Смоляко, какую…

Но окончания фразы Илья не услышал: голос Мишки потонул во взрыве смеха и весёлых голосов. Он опять повернулся к Ташке и только сейчас заметил, как плохо она одета. И юбка, и кофта, и фартук на жене Хохадо были чистыми, но изодранными в клочья. Более того, - на Ташке не было ни одного украшения. Он нарочно присмотрелся, когда угли вдруг выстрелили ярким снопом искр: не показалось ли. Но глаза его не обманули: Ташка не носила даже самых простых медных серёжек.

– Дочь недавно замуж пристроили… - задумчиво, глядя на гаснущие угли костра и не замечая изумлённого взгляда Ильи, продолжала Ташка. - Два года я ей на приданое собирала, да так и не собрала. Нищей за влаха отдали, - слава богу, гадать хорошо умела. Хоть сейчас по-людски живёт.

– Сестрица, да скажи ты мне человечьим языком, что у вас тут делается?!

– свирепо спросил Илья. - В какую-такую прорву у вас деньги уходят, что ты девке на приданое собрать не можешь?! Это при твоей-то хвати! Ты ж со своей матерью на рынке козла за корову сбыть могла! Мишку, что ли, жадность заела, в кубышку всё пихает?

Ташка пожала плечами, вздохнула. Грустно улыбнулась.

– Какая ему кубышка, господь с тобой… Ты забыл просто, Смоляко, а Мишка, он же… он и допреж такой был. Я ещё девчонкой по табору бегала, а помню, как Фешка визжала, что она, мол, гадает-просит с утра до ночи, как каторжная, а он… всё в карты спускает.

Илья наконец-то вспомнил, поскрёб затылок и шумно вздохнул. В самом деле, Хохадо играл всегда и везде, играл страстно и, как правило, неудачно.

Видать, до сих пор это за ним осталось.

– Не везёт ему?

– Не везёт. - подтвердила Ташка - впрочем, без досады и без горечи: видимо, за двадцать лет она уже со всем смирилась. - Нет, морэ, иногда, конечно, бывает, что… Вот, хотя бы прошлой осенью, под Киевом, три дня и две ночи играл, три тысячи рублей выиграл, истинный крест! Ну-у-у, морэ, тогда он мне и серьги золотые, и дочерям кольца, и отрезы, и шаль атласную подарил, весь табор любоваться приходил… Но только уже на другой день всё опять ушло. Даже шаль, и ту с меня сдёрнул… Всё, что я Машке на приданое наскладывала, забрал - и как в колодец! На мне ни одни серёжки дольше трёх ден не висят. Другой раз, когда в Кишинёве играл, тоже повезло… Даже лошадь тогда купить успел! Мы целую неделю, как баре, ездили! Я уж не знала, кому молиться от счастья! А потом раз - и сменял её! И сменял невесть на что, через четыре дня в оглоблях пала, влахи со смеху помирали…

– Так у вас… и лошади нет?!

– Нет. - спокойно, без смущения созналась Ташка. - Сам же видишь, не телега, а двуколка, мы с Мишкой и впрягаемся по очереди. Тяжело, конечно, да и не положишь в неё много… так и обходимся тем, что на нас. Мелюзгу мы с Улькой сами носим, надрывается она у меня, бедная, да куда же денешься… Ей пятнадцать уже, замуж пора, так куда же я её выдам? Кормилица девка, мы с ней вдвоём по деревням, по базарам… Добывает лучше меня, вот тебе крест!

Порой такого бабам наговорит, что те ревмя ревут да прямо в руки ей добро пихают, и откуда берёт только! Её бы замуж за парня хорошего, - через неделю бы уже вся в золоте ходила, а вот…

– Мать господня… - пробормотал Илья, проводя ладонью по лицу. Что сказать Ташке, он не знал и даже представить себе не мог, что Хохадо, даже с его неистребимой страстью к картам, докатится до такого. Что ж, все цыгане играют, и в таборе, и в городе, Митро на ипподроме сотни оставлял, он сам, Илья, бывало дело, спускал в карты весь ярмарочный барыш… но чтоб у жены даже серёжек не было?! Чтобы телегу на себе таскать?! Слов он так и не нашёл да и не мастер был утешать и поэтому со вздохом вытащил из-за пазухи завёрнутые в тряпку деньги - весь барыш с тираспольского базара.

– Возьми, сестра. На детей тебе. Возьми, не бойся, не последнее отдаю.

Да прячь быстрей, пока Мишка не вернулся! Эх, жаль, ты сама лошади укупить не сумеешь… Ташка взяла деньги без благодарности, быстро, покосившись в сторону, спрятала их за вырез кофты. Девичий голос у костра умолк, вместо него запела скрипка. Прислушиваясь к ней, Ташка спросила:

– Ты-то как живёшь, морэ? Ни слова ещё не рассказал… Что с твоей семьёй? Нам разное говорили… Неужто правда?

Илья смущённо потёр кулаком лоб. Ну, что было сказать? Выворачивать свою непутёвую жизнь даже перед роднёй не хотелось, а для вранья вроде стар уже… Его спас возникший возле углей Хохадо. Мишка тащил за руку девушку, которую немедленно втолкнул в дрожащий круг света.

– Вот! Гляди! Дочь старшая, Улька! Невеста! Ванька, да подбрось в огоньто, подбрось, пусть Смоляко посмотрит!