Дорогой Никто. Настоящий дневник Мэри Роуз

Я хочу носить в себе его частицу. Жаль, что я не могу забеременеть и отдать плод Богу в болезненном выкидыше, лишь бы ощутить плоть и кровь Джеффа в моем смиренном теле. Я бы отдала все за его частицу во мне, пусть даже изначально обреченную.

Мой дорогой, мой замечательный, мой прекрасный спаситель, я произнесла бы три самых всесильных слова, какие знаю: я тебя люблю. А потом я отрезала бы свой язык и предложила его Богу с мольбой, чтобы это были последние слова, вылетевшие из моего рта. И лежа где-нибудь глухая, бесплодная, изуродованная, слепая и прокаженная, я не пожелаю вернуть себе ничего из пожертвованного.

Ни на единый миг.

* * *

Дорогой Никто!

Вчера это снова случилось. Я продолжаю медленно губить себя. Каждые выходные все только хуже: дерьмо копится, копится, набралась уже целая гора. Я будто тону, и не за что схватиться, потому что все вокруг тоже летит в тартарары. Я не хотела, чтобы вышло так хреново, оно само.

Вчера меня снова арестовали – я находилась на улице после дозволенного времени и нарушила границы частной собственности. Погода была холодная, а я шла в юбке и без пальто. В начале вечера пальто у меня было, но его украли. Когда мы пришли в тот дом, куда я «проникла без разрешения», хозяин выбежал на улицу. Все убежали, но я отстала и не видела, куда они делись. Шел дождь, было ужасно холодно. Я потеряла свои (любимые) туфли, но не остановилась. Я пробежала целую милю до дома без туфель и пальто, промокнув насквозь. Странно, но на бегу я не чувствовала дождя со снегом, холода и острых камушков под ногами – меня затопило удивительное онемение. Даже силы не кончались и дыхание не перехватывало – бежала себе и бежала. Мне нравилось, как мечется моя тень на земле, и шлепанье, с которым я пробегала по лужам. Я думала, все обойдется, но впереди появилась полицейская машина, и коп окликнул меня по имени. Я была почти дома – и успела бы, если б не остановилась. Но я, дура, остановилась, и меня в тысячный раз арестовали.

Было пять утра, когда из участка позвонили моей матери и предложили приехать за мной. Естественно, она в ярости, а я, естественно, сгораю от стыда и унижения. Мы с ней на ножах, но мне ДО СИХ ПОР стыдно, что я ее подвела.

По почте мне пришло письмо, что за апрель я должна четыреста долларов штрафа, иначе будут приняты меры…

* * *

Дорогой Никто!

Они вынули батарейки из пультов (на случай, если я стану отбиваться пультом) и переговаривались исключительно кодами, будто играя в видеоигру.

Все, что я видела, было сексом демонических креатур.

Есть печенье было замечательно, пить «Гаторейд» тоже.

С наступлением дня я какое-то время лежала под купой деревьев.

Во мне проснулась паранойя – интересно, что они делают на переднем сиденье? За мной следят (три пацана в «Юнимарте», девочка лет одиннадцати и скейтбордист).

Все на своих местах и только и ждут, чтобы осуществить идеальное похищение с запасным планом и всеми делами.

Это как проституция, только все, что нужно делать, – смотреть.

Героиновые шлюхи барабанят в дверь.

Шестнадцатилетний парень – Мак, он продает травку.

У всех зловещий вид, все что-то замышляют.

Небо выглядит холодным.

Человек-змея.

Прогибайся, человек!

Камни вылезают из земли.

Он показывает камням, какие движения делать, когда и как.

* * *

Дорогой Никто!

После группового изнасилования я проснулась одна и неподвижно лежала на матраце, притворяясь одним из многочисленных пятен. В окно сочился голубоватый флуоресцентный свет, окружая меня сконденсированным облаком спокойствия, слишком глубоким для ощущений, доступным лишь чувствам. Я плакала или смеялась? В комнате было слишком темно, чтобы посмотреться в треснувшее зеркало, да и не желала я видеть себя в тот момент.

Я хотела шевельнуться, мне НАДО было двинуться, но я не могла. Острая пружина уперлась в крестец через грязную вытертую ткань матраца. Она колола и мешала, царапая тупым острием. Чувствуя ее под собой, я старалась с ней сродниться, объединиться, установить какую-то связь.

Это всего лишь матрацная пружина.

ВСЕГО ЛИШЬ ПРУЖИНА?

Может, она не цепляется за меня, а отталкивает, хочет, чтобы я ушла? Может, пружина знает, что я здесь чужая? Что это не я, что это не мой дом? Может, пружина знает, что эти парни могли меня убить? Раздавить, как таракана? Эта мысль сто раз приходила мне в голову. Наверное, им тоже.

Матрац еще влажный от пота.

Неужели это все взаправду?

Как же такое случилось?

Заткнись, пружина. Я тебя чувствую.

* * *

Каждый вечер заброшенные дома и сношенные туфли.

* * *

Дорогой Никто!

Изнасилование, без сомнения, наиболее унизительное, отвратительное, ужасное и безнравственное изобретение человечества. У меня нет слов, чтобы описать смертельный страх во время изнасилования. Секунды растягиваются в часы, часы превращаются в дни, дни тянутся целую жизнь. Страх не отпускает НИКОГДА – он может лишь потесниться, чтобы дать место паранойе, жестокой, хронической паранойе, которая ходит следом (и рядом, и впереди), готовая выскочить из тени и затянуть вас во мрак, худшую часть страха, и в неизвестность.

* * *

Дорогой Никто!