Дорогой воспоминаний

За что я не люблю свой город, так это за непроглядную тьму на улицах. Просто заповедник для преступников. Неужели так трудно поддерживать уличные фонари в рабочем состоянии? И…ептвуюматьзалевуюногучерезправоеплечо…и ремонтировать тротуары. Хорошо хоть молоко давно уже продают в тетрапаках, так что побились только мои колени и гордость.

— Давай сумку мымра! Живо, сука!

Это что еще за… Надо мной склонился какой-то тип в джинсах и батнике с капюшоном, надвинутом по самые глаза. От типа за версту тянуло бедой, а ножечек, которым он в меня тыкал был отнюдь не вежливой рукой помощи. Судя по его прерывистому дыханию и судорожным движениям, парень или алкоголик, или что скорее наркоман без денег на продление кайфа. Чертов район. Девять часов вечера, а уже такие страсти.

— Че разлеглась, шалава, сумку гони!

Не, совсем больная на голову личность. Или же тьма на улицах сыграла и с ним дурную шутку.

— Нет у меня никакой сумки. Я в магазин вышла, за молоком. Деньги в кармане были, вот сдача осталась.

— Сдача? Какая нахуй сдача! А в руке что? А, блядь, что в руке говорю?

— Пакет с молоком…

Ну все, мне писец, белый и пушистый, судя по затянувшемуся молчанию парень обдумывает мою быструю и надеюсь не очень болезненную кончину. Так и есть, лунным отблеском нож сверкнул пару раз, а потом все куда-то стало пропадать. И звуки, и тьма, и холодящая боль в груди и животе…Чертов наркоман, из-за него пригорят мои печеньки…

Ветер треплет шубу львицы,

Тихим шагом в ночь крадется,

Смерть живет в когтях тигрицы

Жизнь из тела дымом вьется.

Вновь темно-зеленная равнина в обрамлении серых скал. Храм остался где-то позади и справа, а я бегу, бегу быстрее ветра и между мной и Храмом все больше пространства, которого нет. Я так далеко от Него, что почти не чувствуется запах голубых орхидей. Почти. Почти, потому что все равно касаюсь лапами Его плоти, ведь я бегу по Нему, по Его земле. Это Его кости вздымаются скалами из моря Его крови, это Его глаза смотрят на меня серой сталью неба, это Его дыхание гладит мою шубу. Он рядом, Он везде, куда бы я ни пошла, что бы я ни делала, Храм всегда есть, есть не только в этом мире, но и внутри меня. Я живу Отцом, и Отец живет мной.

Но на этот раз нет страха, разве можно бояться себя?

Страха нет, но есть волны, целое море других эмоций, ведь передо мной мелькает в высокой траве спина моей жертвы. О да, на этот раз в роли хищника я и чувство это столь упоительно, столь всепоглощающе, что не остается места для мыслей, для осознанных действий. Только мощь моего тела, сталь моих когтей и запах того, кто бежит передо мной.

Передо мной тот, кому судьба отвела достойную участь — утолить мой голод, отдать для меня всю кровь до последней капли, все мясо, до последнего куска, все кости, до последнего осколка. Зачем ты бежишь от меня? В этом нет смысла, я тебя все равно настигну, как можно убежать от меня, если ты во мне? В моем мире?

Ах, ты хочешь поиграть. Ну, давай поиграем. Я побегу за тобой, я покусаю тебя за пятки, сперва легонько, почти нежно, потом сильнее, так чтобы проступила кровь. О, не бойся, я не потеряю ни капли этой драгоценной влаги, она вся прольется в мою плоть, в плоть Отца. От боли тебе станет труднее бежать, но это ничего, я подгоню тебя горячим дыханием в спину, и ты вновь помчишься наперегонки с ветром.

Я чувствую твой запах. Твоя рубашка пропитана потом — от бега или от страха? Впрочем, это не важно, этот запах только сильнее возбуждает аппетит. Голод почти непреодолим, еще немного и нам придется прекратить нашу игру, я догоню тебя…

Ты упал, ты споткнулся? О кости моего мира? Ты повернулся на спину, чтобы встретить смерть лицом к лицу? Как храбро. Или глупо. Мне все равно. Хотя и приятно видеть свое отражение в твоих глазах, замутненных страхом.

Да, ты все же боишься. Чего? Смерти? Но почему? То, что ты принимаешь за смерть, есть лишь начало нового — твоя кровь станет моим дыханьем, твоя плоть станет моей силой, твои кости станут моей основой. Иди ко мне, растворись во мне, это же так приятно, так чудесно стать частью целого мира. Не будет больше боли и страха, буду только я и мои широко раскрытые объятия…

На кошачьих лапах смерть крадется,

Тихим громом сердце бьется,

Смерть летит на крыльях птицы,

Ветер вертит судьбы спицы…

Твою мать, что за дикий сон мне опять приснился?

От приоткрытой балконной двери неприятно тянуло промозглой сыростью, так что после недолгой борьбы я заставила себя встать и захлопнуть ее, а потом в том же состоянии сомнамбулы вернулась в такую теплую и мягкую кроватку, напрочь вырубившись из реальности. Зря, очень зря…

Реальность колыхалась и дрожала в Месте-которого-на-самом-деле-нет. Призрачный ветер разметал жадные щупальца, отогнал их от двух высоких фигур в глухих, черных плащах.

— Вы звали, Учитель?

— Ты был прав. Ей действительно осталось недолго. Мир начал ее выталкивать.

— Да. Похоже, она сильно цепляется за эту реальность.

— Такое бывает, глупый, ограниченный разум пытается втиснуть необъятное в привычные рамки, и когда это не удается, паникует и прячется в омуте безумия.