Дорогой враг

— Тебе правда хочется это узнать?

Тяжело сглатывая, я опускаю глаза.

— Нет. Это не мое дело. — Я поднимаю руку в беспомощном жесте. — Я болтлива, когда пьяна.

— И когда не пьяна тоже.

В ответ я наношу помаду средним пальцем.

Мейкон почти улыбается, при этом все еще выглядит недовольным. Он отбивает ленивый ритм пальцами по подлокотнику кресла, устремляя взгляд на них. Мы оба молчим с минуту.

Когда он заговаривает, его слова звучат размеренно и медленно.

— Ты когда-нибудь в своей жизни оказывалась на распутье? Когда думала, что со всем разобралась, а потом понимаешь, что, оказывается, нет? И ты понятия не имела, в какую сторону двигаться дальше?

Мейкон смотрит на меня так, будто в самом деле хочет услышать ответ. Отчего мое сердце начинает биться немного сильнее.

— Да, — шепчу я. Правда в том, что я сейчас нахожусь на этом распутье.

— И что ты сделала? — шепчет он в ответ.

Грани стакана мокрые от конденсата, а мои руки слишком холодные. Я крепче сжимаю его, чувствуя, как кожа натягивается на костяшках пальцев.

— Мама говорила, что разум может обманывать, но сердце всегда знает правду. — Я пожимаю плечами. — Проблема в том, что большинство из нас скорее поверят в ложь, чем посмотрят правде в глаза.

Его горящий взгляд скользит по мне, обнажая то, что мне не хочется обнажать.

— Во что бы ты предпочла поверить, Делайла? В удобную ложь или неудобную правду?

Мне не нравится, как он смотрит на меня: сердито и обиженно, напряженно и настороженно, будто хочет услышать мой ответ, но боится. От моего ответа зависит слишком многое, и я понятия не имею, каким должен быть правильный ответ.

— Думаю, что если мое сердце готово услышать правду, то никакая ложь, которую может придумать мой мозг, не будет иметь значения.

Мейкон делает вдох, затем выдох, его грудь движется в такт дыханию, однако он не выглядит расслабленным. Пожалуй, сейчас он, сидя в кресле, стал более взволнованным, напряженным и серьезным.

— Думаю, ты права, — вяло говорит он, а затем поворачивается, чтобы посмотреть в окно. — Прими немного аспирина перед сном.

Уволена. Я уверена в этом практически так же, как если бы он вышел из комнаты. Однако из нас двоих именно я встаю и ухожу.

Глава двадцатая

Мейкон

Я просыпаюсь голодным. Вернее, не совсем так: я просыпаюсь изголодавшимся. Мне хочется чего-то сладкого и нежного. Хочется погрузить язык в обволакивающую сладость и лизать до тех пор, пока рот не устанет, а тело не преисполнится наслаждением.

Проблема лишь в том, что я изголодался совсем не по десертам. Прошлой ночью все стало кристально ясно. Я хочу Делайлу. Больше мне ничего не нужно. Сэм, часы, подорванное доверие — все это осталось в прошлом. Если я хочу иметь будущее с Делайлой, то должен отпустить их.

Может, я и нужен Делайле, но она явно не хочет рисковать какими то ни было последствиями. Что ставит меня в затруднительное положение. Игнорировать эту все более болезненную потребность или сказать ей о своих чувствах, тем самым попытаться найти способ разобраться со всем. Интуиция подсказывает мне бороться за Делайлу. Разум молвит действовать с особой осторожностью. Поскольку я больше ни в чем не уверен, то встаю навстречу новому дню.

После изнурительной тренировки с Нортом, который не щадит меня, несмотря на мою больную ногу, я направляюсь на кухню, когда Делайла пишет, что ждет меня с обещанным смузи. Она стоит со стаканом холодного напитка в руке, ее золотисто-каштановые волосы и загорелая кожа блестят в солнечном свете, проникающем через окна.

Много открытой кожи. Так много великолепной соблазнительной кожи выставлено на всеобщее обозрение. На ней темно-зеленые купальные шорты с завышенной талией и облегающая белая футболка, которая доходит до краев этих крошечный лайкровых трусиков, дразня меня возможным намеком на более гладкую, смуглую кожу.

Клянусь всеми святыми, у меня подкашиваются ноги. Я делаю шаг, пытаясь притвориться изможденным, а не возбужденным.

— Черт, как же я устал.

Она ухмыляется, когда протягивает мне стакан.

— Норт снова сюсюкается с тобой? — дразнит она.

Моя рука дрожит, когда я делаю глоток. Напиток на вкус как что-то сливочное и пряное, как овсяное печенье с корицей, сдобренное кофе. Он наполняет мое тело приятной расслабленностью и успокаивает мое пересохшее горло. Со вздохом я ставлю стакан на стойку и провожу рукой по лицу.

— Сюсюкается? — повторяю я, фыркая. — Да, именно так я и думал, пока хныкал на полу, как маленький ребенок.

— Зато ты признал, что плачешь.

Я одариваю ее быстрой и натянутой улыбкой.

— Я цеплялся за его ногу, умоляя сохранить мне жизнь.

Она злорадно смеется.

— Что случилось с мужским стоицизмом?[37] Собраться с духом и все подобное?

Я смотрю на нее с притворным возмущением.

— И к чему меня это приведет? К одиночеству? В муках и страданиях? К жизни без тебя, когда мне понадобится вытереть мой горячий лоб? — Пожалуйста, пойдем со мной в мою кровать и вытри мой лоб. Я так чертовски возбужден[38].