Дороже рубинов (ЛП)

- Считаешь, они просто установили имплантат и отпустили ее? Потому что я так не думаю. Она, вероятно, была испытуемой. Как ты. Как остальные.

- Ты этого не знаешь наверняка, Малдер. – Боль, отразившаяся на лице Скалли, напоминает мне о времени, когда она болела раком. – Она была дочерью твоего отца. Это должно было что-то да значить.

- Она была его жертвой Проекту.

- Ты ничего не мог поделать. – Она нагибается ко мне, пронзая меня взглядом, словно бабочку на открытке. – Ничего.

Я открываю рот, чтобы ответить, но издаю лишь всхлип. Он звучит чужеродно, словно вырвался из груди кого-то другого. Через мгновение Скалли соскальзывает со своего стула, опускается на колени на грязный пол и кладет свои горячие маленькие ладони мне на плечи. Я начинаю плакать, не таясь, и постепенно ткань ее черного костюма на плече размягчается и начинает пахнуть стиральным порошком и шерстью. Я наклоняюсь вперед и обнимаю ее, не в силах ни остановиться, ни отпустить ее.

Она ничего не говорит, просто крепко обнимает меня в ответ, пока я не успокаиваюсь. Мышцы моего живота болят от рыданий, глаза горят.

- Поедем домой.

Я избегаю жалостливого взгляда коронера и любопытного пера репортера местной газеты, спустившись к нашей арендованной машине и подняв в ней стекла. Я представляю, как моя напарница дипломатично разруливает ситуацию после моего поспешного бегства. Скалли справляется с подобными проблемами с искусством виртуозного пианиста, играющего особо трудный пассаж.

Дорогу до Вашингтона мы преодолеваем в благословенной тишине. Скалли прекрасно понимает, что спрашивать меня про самочувствие бессмысленно. Разумеется, я не в порядке. Она отмахивается от самолетной еды и берет нам содовые. Большую часть полета я просто наблюдаю за поднимающимися к поверхности стакана пузырьками.

Я везу ее домой, преодолевая трудности вечернего часа-пик, и осознаю смутное облегчение от возвращения в родной город. Когда мы подъезжаем к ее дому, она говорит:

- Малдер, тебе надо попытаться не винить себя за это. Ты сделал для нее все, что только можно было сделать. Все.

- Скалли, сейчас я просто хочу плюхнуться на свою кушетку и какое-то время побыть один.

Она не кажется удивленной.

- Позвони мне перед сном, ладно? Я знаю, что тебе нужно время, но я просто хочу убедиться, что с тобой все нормально.

Я обещаю и направляюсь к себе.

Я лежу на кушетке неизвестное количество упущенного времени, круча баскетбольный мяч, пока кончик моего указательного не начинает болеть. Когда я в итоге кладу мяч на пол и опускаю руки на колени, меня одолевает сон. Перед тем, как полностью погрузиться в него, я успеваю подумать, что моя липкая бугорчатая кушетка, на которой я провел большинство ночей за последние пять лет, пока не познакомился поближе с мягкой кроватью Скалли, не слишком-то удобна для сна.

Звук поворачивающегося в замке ключа будит меня.

Черт, я не позвонил Скалли накануне.

Я слышу, как она медлит в коридоре, когда видит меня на кушетке, но потом проходит в гостиную.

- Извини, я отключился вчера, - говорю я, перекатываясь и щурясь в утреннем свете.

Она кажется слегка раздраженной, но явно испытывает облегчение оттого, что со мной все в порядке. Усевшись на край журнального столика, она окидывает меня выжидательным взглядом.

Я ложусь на бок и тыкаю в бугор под правым плечом.

- Давно надо было сменить обивку на этой штуке, - бормочу я.

- Или ты мог бы просто спать на кровати, - замечает она.

- К тому же, одеяло чертовски колючее, - продолжаю я. – И лицо прилипает к коже, когда я засыпаю на боку, а это ведь самая удобная поза для сна на кушетке. Если спишь на спине, шея затекает.

Выражение лица Скалли не меняется.

- Почему мне в голову лезут такие мелочи в подобное время?

Я сажусь и с отвращением скидываю с себя колючее одеяло.

Скалли отвечает не сразу.

- Ты слышал старую мединститутскую шутку про то, что врачей привлекают специализации, которые способствуют удовлетворению их потребностей? Спортсмены становятся хирургами, бабники – гинекологами и так далее?

Я слышал эту шутку, но раньше она и вправду казалась забавной. Скалли способна любой анекдот препарировать, если попытается.

- Ты упустила часть про чудиков, становящихся психологами.

Она поджимает губы, и я понимаю, что она сделала это нарочно.

- Переходим к сути. Доктор Малдер, почему вы думаете о своей кушетке?

- Самоанализ по-настоящему скучная штука, Скалли.

- Малдер, просто подумай об этом. – Искренность в ее голосе потрясает меня. Я встаю и иду на кухню, чтобы включить кофеварку, тем временем размышляя над ответом.

- Кушетка. Ну, на кушетке обычно спит гость, временно занимающий какое-то место. Предпочтение ее кровати может означать нежелание обустраиваться, строить отношения.

Она следует за мной на кухню и прислоняется к дверному косяку.

- Неплохо, доктор. Что еще?

Я отмеряю зерна, наливаю воду и склоняюсь над раковиной, чтобы отпить воды из сложенных лодочкой ладоней, когда машина начинает работать.

- Сослан, изгнан из уюта дома, - говорю я, и вода стекает по моему подбородку.