Дороже всякого золота

— Эх, лучина-кручина, в родные края, видать, потянуло. Так птицы и те на свое гнездовье возвращаются. Я вот тоже, где ни мотаюсь, а нет лучше моей Костромы. В Петербурге али в Москве таких, как я, сотни, а в Костроме мы сами с усами, каждый шапку передо мной снимает. Мне бы вот медаль такую, навроде твоей.

— Ваши награды, Степан Гордеевич, впереди.

— Да разве в награде дело? Будь у меня денег больше, чем у других купцов, — повсюду мне почет и уважение. Вот ты и медаль имеешь, и в царский дворец вхож, а денег у тебя нет. И будешь ты сидеть здесь на постоялом дворе и ждать лошадей. Мне же мигом тройка подлетит. Потому как тятенька, царство ему небесное, капитал мне отписал. Теперь я тебя в компаньоны могу взять. Народ ныне вор на воре. Ты за ними доглядывать будешь. Развернем мы с тобой торговлю всему свету тошно будет.

— Вы меня приказчиком приглашаете?

— Зачем обижаться? Зимой самоходы-водоходы будем строить, хоть большой корысти от них ждать нечего. Лет десяток тому назад мы с тобой на Волге повстречались. А где они самоходы?

Задавал себе такие вопросы и сам Иван Петрович: где мосты, водоходы, где то, другое, третье?

— Соглашайся, лучина-кручина, безбедно жить будешь.

— Спасибо, Степан Гордеевич, не по пути нам с вами…

По приезде Ивана Петровича в Нижний Новгород посетил его Алексей Михайлович Костромин, наследник Ми-хайла Андреевича. Пятьсот рубликов на памятник Минину и Пожарскому пожертвовал — купец с большим достатком.

— Отцы наши в дружбе были, — начал он, — и нам ее завещали. Через моего отца и тебе царская милость вышла. Наслышаны, не последним человеком в стольном городе был.

Два разных купца — костромской и нижегородский, а кажется Ивану Петровичу, что на одно лицо они оба.

— Хотел я твое судно на торгах купить, да в городе в ту пору не оказался, — продолжал гость.

О судьбе первого машинного судна, испытанного на Волге, писал своему учителю Алексей Пятериков: продали с молотка и разделали на дрова.

— Про то судно сейчас нет речи, — поднял глаза на собеседника Иван Петрович, — грузу по Волге все больше и больше идет. По моим подсчетам, десять миллионов пудов. Перевозка его накладно обходится. Машинные суда в два и более раза удешевят перевозку.

— Дело, если поразмыслить, стоящее. Только мой отец, помогая изготовить часы для матушки-царицы, ничем не рисковал. Мне же изрядный капиталец придется вложить. И какая тому гарантия, что торговые люди на наших суднах товар повезут?

«Наших, — отметил про себя Иван Петрович. — Уже и с ложкой тут как тут».

— Гарантия — мои расчеты.

— Ну так часы можно было подарить царице, а судно?

— Если мы снабдим его надежной машиной — лучшего подарка императору Александру искать не надобно. Часы — это игрушка, для Российской империи быстроходные суда куда важнее.

Иван Петрович раскрыл перед купцом тетрадь, в которой были расчеты перевозки грузов по всей Волге.

— Бурлаки выхаживают за день десять, от силы пятнадцать верст. Если только в два раза ускорить продвижение судов, можно сберечь около миллиона рублей.

— Но постройка новых судов дорога, а бурлаки дешевы…

Обидно было Ивану Петровичу, что никто не хотел его понять. Старик Эйлер всегда видел завтрашний день, эти жили вчерашним.

24

Стучат топоры. Строится судно по проекту Кулибина. Иван Петрович доглядывает за вододействующими колесами. От того, как их построят, зависит ход судна. По мнению изобретателя, сила воды и в десятой доле не используется людьми. Исстари люди привыкли ставить мукомольные или пильные мельницы на реках при плотине. На горных заводах тоже старинки придерживались: городили реку и вододействующее колесо ставили под сброс воды. На машинных судах Иван Петрович применял те самые колеса, которые хотел ставить для мельниц без плотин.

— Скажите, дяденька Петрович, — спрашивал Кулибина Егорка, сын старшего плотника, — а зачем на эту баржу колеса?

Егорка уже многому научился у отца и других плотников. Топор у него ровно берет щепу. Где надо в «лапу» или в «обло» дерево положить, вырубит так, что и шаблона не нужно. Иван Петрович всегда поощрял любопытных ребят.

— Колеса здесь для того, чтобы судно толкать. Течение реки будет вращать их, а они якорный канат навивать.

— И судно встречь воде пойдет?

— Пойдет.

— Дивно. А правда, нет ли, говорят, есть навроде самовара машины?

«Вот таким же любознательным был когда-то Алексей Пятериков», — подумал Иван Петрович.

— Есть такая. Поставим мы с тобой, Егор Карпыч, когда-нибудь такую на судне — и пойдет работа. Может быть, и другую какую машину удумаем.

— А почему, дяденька Петрович, мы четыре колеса ставим? Одно бы здоровое посередине судна.

— Тут, Егор Карпыч, подумать надобно. — Сначала я шесть колес прилаживал, теперь — четыре, дело пойдет, и двумя обойдемся. С одного борта колесо и с другого. На одном валу.

— Заместо весел бы их.

— Смекаешь, Егор Карпыч.

Иван Петрович брал топор и начинал гнать щепу. Руки его привыкли к любой работе, и рубил он с большой сноровкой.

Есть еще одна мысль у изобретателя: пустить канаты по дну речному. Будут перебирать их на судне, и пойдет оно встречь воде быстрым ходом.