Дорожи тем, что ценишь. Депеши о выживании и стойкости

Немногим более века назад Дворжак сочинил Симфонию Нового света. Он написал ее, когда руководил музыкальной консерваторией в Нью-Йорке, а восемнадцать месяцев спустя там же, в Нью-Йорке, сочинил великолепный Концерт для виолончели. В симфонии горизонты и холмы родной Богемии становятся обещаниями Нового мира. Не высокопарными, но громкими и непрекращающимися, поскольку соответствовали чаяниям тех, у кого не было власти, тех, кого ошибочно называют простыми, тех, к кому обращалась Конституция США в 1787 году.

Я не знаю другого произведения искусства, которое так прямо и так жестко (Дворжак был сыном крестьянина, отец мечтал, чтобы он стал мясником) выражало бы убеждения, вдохновлявшие поколения мигрантов, ставших гражданами США.

Для Дворжака сила этих убеждений была неотделима от нежности, уважения к жизни, которое часто можно встретить среди тех, кем управляют (в отличие от управителей). И именно так симфония была воспринята публикой, когда она впервые была исполнена в Карнеги-холле 16 декабря 1893 года.

Дворжака спросили, что он думает о будущем американской музыки, и он порекомендовал американским композиторам слушать музыку индейцев и чернокожих. Симфония Нового света выражает надежду на отсутствие границ, и, как это ни парадоксально, одновременно говорит о гостеприимстве, поскольку сосредоточена на идее дома. Утопический парадокс.

Сегодня власть в стране, которая внушала такие надежды, в руках фанатиков, желающих ограничить всё, кроме власти капитала, невежественных, признающих реальность только огневой мощи безжалостных Б-52, лицемерных, с двойными стандартами.

Как это произошло? Как Буш, Мёрдок, Чейни, Кристол, Рамсфельд и остальные достигли этого? Вопрос риторический, поскольку на него нет однозначного ответа, и праздный, поскольку ни один ответ не ослабит их мощь. Но то, что вопрос задается ночью, показывает чудовищность происходящего. Мы пишем о боли в мире.

Мы должны отвергнуть дискурс новой тирании – это полное дерьмо! В бесконечно повторяющихся речах, объявлениях, пресс-конференциях и угрозах часто встречаются термины: Демократия, Правосудие, Права человека, Терроризм. И каждое слово в этом контексте означает противоположность тому, что оно должно обозначать.

Демократия – это предложение (редко реализуемое) о том, как принимать решения; она имеет мало общего с избирательными кампаниями. Она обещает то, что политические решения будут приниматься с опорой на мнение подвластных, и зависит как от того, будут ли люди надлежащим образом проинформированы, так и от того, есть ли желание выслушать у лиц, принимающие решения. Демократию не следует путать со «свободой» бинарного выбора, публикацией опросов общественного мнения или включением всё большего количества людей в статистику. Это притворство.

Сегодня фундаментальные решения, которые вызывают боль всей планеты, принимаются в одностороннем порядке без каких-либо открытых дебатов или участия.

Как военные, так и экономические стратеги понимают, что средства массовой информации играют решающую роль – не столько в победе над нынешним врагом, сколько в пресечении и предотвращении мятежей, протестов или дезертирства. Манипуляции любой тирании средствами массовой информации являются показателем ее страхов. Нынешняя тирания боится общего отчаяния. Страх настолько глубок, что слово «отчаяние» никогда не употребляется, за исключением тех случаев, когда оно означает «опасность».

Без денег любая насущная человеческая потребность превращается в боль.

* * *

Любая форма протеста против этой тирании понятна. Диалог невозможен. Чтобы мы должным образом жили и умирали, вещи должны иметь должные имена. Давайте восстановим силу наших слов.

Это написано ночью. На войне тьма не занимает ничью сторону, в любви темнота подтверждает то, что мы вместе.

Война против терроризма или террористическая воина? (июнь 2002)

11 сентября 2001 года, смотря телевизор, я вспоминал 6 августа 1945 года. Мы в Европе узнали новость о бомбардировке Хиросимы вечером того же дня.

Мгновенная ассоциация вызвана чем-то, упавшим без предупреждения с ясного неба, причем оба нападения произошли, когда мирные жители городов, подвергшихся нападению, шли на работу, открывались магазины, а дети в школе готовились к урокам. То же самое превращение тел в пепел. То же недоверие и хаос, спровоцированные первым применением атомной бомбы шестьдесят лет назад и гражданского авиалайнера прошлой осенью. Повсюду, в эпицентре, на всём и вся, толстый слой пыли.

Различия контекста и масштаба, конечно, огромны. На Манхэттене пыль не была радиоактивной. К 1945 году Соединенные Штаты три года вели полномасштабную войну с Японией. Однако оба нападения планировались в качестве предупреждений.

Видя это, можно понять, что мир уже никогда не будет прежним; риски, которым была подвержена жизнь, изменились утром нового дня.