Еще откровение: обращение к традиционной лексике, которую используют в своих интересах сильные мира сего и их средства массовой информации, лишь усугубляет окружающий мрак и опустошенность. Необязательно противопоставлять этому молчание. Это могут быть голоса, к которым человек захочет присоединиться.
Нынешний период истории – один из самых сложных. Когда пала Берлинская стена, взамен были развернуты планы по возведению новых стен повсюду. Бетонные, бюрократические, расовые, с видеокамерами и охраной. Стены отделяют отчаявшихся от богатых. Стены повсюду, от сельского хозяйства до здравоохранения. Они существуют и в самых богатых мегаполисах мира. Стены – это линии фронта в пространстве того, что давным-давно называется классовой борьбой.
С одной стороны: все мыслимые виды вооружения, мечта о войнах без трупов, средства массовой информации, изобилие, гигиена, множество гламурных удовольствий. С другой: камни, нехватка еды, вражда, жестокость из мести, болезни, принятие смерти и постоянная забота о том, как пережить еще одну ночь.
Смысл современного мира находится здесь, меж двух сторон Стены. Также Стена есть внутри каждого из нас. Какими бы ни были обстоятельства, мы можем выбирать, по какую сторону быть. Это не Стена между добром и злом. И то, и другое существует с обеих сторон. Выбор между самоуважением и саморазрушением.
На стороне сильных мира сего страх – они никогда не забывают о Стене – и напыщенные слова, которые больше ничего не значат. Эта немота с картин Бэкона.
В то же время существуют многочисленные, разрозненные, исчезающие языки, с помощью которых можно придать жизни смысл, даже если этот смысл трагичен.
Бэкон бесстрашно изображал немоту, и не был ли он в этом ближе к тем, кто по другую сторону Стены, для кого она еще одно препятствие, которое нужно преодолеть? Возможно, что так…
Десять депеш о стойкости перед лицом стен (октябрь 2004 года)
Ночью поднялся ветер и унес наши планы прочь.
У бедных нет крова. Есть только родной очаг, ибо они помнят матерей, дедушек или тетю, которая их воспитала. Дом – это крепость, а не история; он ограждает от внешнего мира. Дому нужны стены. Почти каждый бедняк мечтает о маленьком доме, как другие мечтают об отпуске. Они живут под открытым небом, где импровизируют, создавая не дома, а жилища. Эти места являются такими же главными действующими лицами, как и их обитатели; у этих мест своя жизнь, но они не дома. Бедняки живут с ветром, сыростью, летящей пылью, тишиной и невыносимым шумом (иногда и с тем, и с другим; да, такое возможно), с муравьями, животными, запахами, крысами, дымом, дождем, слухами, наступлением темноты и друг с другом. Между всем этим нет четких границ. Неразрывно связанные, вместе они составляют жизнь этого места.
«Начинались вечерние сумерки; небо, покрытое серой прохладной наволочью, уже смежалось тьмою; ветер, что весь день шевелил остья скошенных хлебов и голые кусты, омертвевшие на зиму, теперь сам улегся в тихих, низких местах земли…»[16]
Бедные не поддаются коллективной оценке. Их не только большинство на планете, они повсюду, и любое незначительное событие в мире касается их. Поэтому основная деятельность богатых сегодня – это возведение стен: бетонных стен, электронного наблюдения, ракетных заграждений, минных полей, пограничного контроля и непроглядных ширм новостного потока.
Жизнь бедных – это бедствия, прерываемые светлыми моментами. В каждой жизни есть просветы, и нет двух одинаковых. (Конформизм культивируется состоятельными людьми.) Светлые моменты приходят через нежность и любовь – утешение в том, что тебя признали, в тебе нуждаются и принимают тем, кем ты стал. Другие моменты озарены интуицией, что, несмотря ни на что, все люди служат какой-то цели.
«– Назар, скажи мне что-нибудь главное…
Айдым привернула фитиль в лампе, чтобы меньше тратилось керосина. Она понимала: раз есть что-нибудь главное в жизни, надо беречь всякое добро.
– Главного я не знаю, Айдым, – сказал Чагатаев. – Я не думал о нем, некогда было… Раз мы с тобою родились, то в нас тоже есть что-нибудь главное…
Айдым согласилась:
– Немножко только… а неглавного – много.
Айдым собрала ужинать: вынула чурек из мешка, натерла его бараньим салом и разломила пополам – Назару дала кусок побольше, себе взяла поменьше. Они молча прожевали пищу при слабом свете лампы. Тихо, неизвестно и темно было на Усть-Урте и в пустыне»[17].