Дорожная традиция России. Поверья, обычаи, обряды

В рассказе И. С. Тургенева «Странная история» (1869) повествователь вспоминал, как пришлось ему осенью ехать по служебным делам: «Погода стояла дождливая и холодная; изнурённые почтовые лошадёнки едва тащили мой лёгонький тарантас по растворившемуся чернозёму большой дороги. Помнится, один день выдался особенно неудачный: раза три пришлось “сидеть” в грязи по ступицу; ямщик мой то и дело бросал одну колею и с гиканьем и завыванием переползал в другую; но и в той не было легче. Словом, к вечеру я так измучился, что, добравшись до станции, решился переночевать на постоялом дворе». На это нужно было именно «решиться»: комнатка оказалась совсем убога, да уж дождь зарядил совсем безнадёжно. Вот ощущения усталого человека в такой ситуации: «Я велел поставить самовар и, присев на диван, предался тем дорожным нерадостным думам, которые так знакомы путешественникам на Руси»[84].

И в повести Н. С. Лескова «Смех и горе» (1871) есть описание долгого пути по осенне-зимнему бездорожью из-за границы в самую глубинку России, о котором вспоминает пожилой рассказчик. Сам он тогда был ещё ребёнком. Опять остановка на какой-то почтовой станции. «И вот опять на столе чай – это единственное универсальное лекарство от почтовой скуки…»[85]

А тут ещё и наша природа, столь часто безрадостная! Одна из глав повести В. А. Соллогуба «Тарантас» (первая половина 1840-х гг.) начинается так: «Погода была пасмурная. Не то дождь, не то туман облекали мёртвую окрестность влажною пеленой. Впереди вилась дорога тёмно-коричневой лентой. На одинокой версте сидела галка. По обеим сторонам тянулись изрытые поля да кое-где мелкий ельник. Казалось, что даже природе было скучно. ‹…› Никогда время не идёт так медленно, как в дороге, особенно на Руси, где, сказать правду, мало для взора развлеченья, зато много беспокойства для боков»[86].

Таких описаний в русской литературе и публицистике множество. Дремота, грёзы. Тоска и скука. Ощущение потерянности. Безысходность. Родина и судьба.

Дорожные наваждения и мороки

Смутные, тревожные ощущения одинокого путника в непривычном, малознакомом, пустынном пространстве, которые возникали во все времена и у всех народов, являются весьма древними человеческими эмоциями и чувствами. Они, быть может, имеются также и у некоторых высших животных. А у людей из архаических сообществ они выражались откровеннее и, так сказать, мифологичнее, чем в позднейшие эпохи. В древнегреческом «Гиппократовом корпусе» медицинских текстов описана некая болезнь – патологическое состояние, в которое может впасть путешественник на безлюдной дороге. Ему видится некий призрак, и его пронзает ужас. Э. Р. Доддс, исследовавший проявления иррационального в культуре древних греков, писал, что психологическое влияние уединения в подобных местах непременно нужно учитывать. И, вслед за выдающимся знатоком античности У. фон Виламовицем-Мёллендорфом, Доддс подчёркивал, что это обстоятельство наложило отпечаток на развитие греческих религиозных идей. Правда, согласно Доддсу, учёные обычно этим пренебрегали[87].

Значит, в неверной и опасной обстановке дальнего пути можно было ожидать чего угодно. На обычной русской дороге, посреди привычных просторов нашим людям, подобно изнемогающим от жажды путникам в пустыне, являлись прямо-таки миражи и разнообразные мороки, несомненно, навлекаемые на добрых христиан нечистой силой.

Украинский философ и богослов Г. С. Сковорода (1724–1794) в августе 1758 г. написал письмо белгородскому архимандриту Гервасию (Якубовичу), посвятив ему «стихотворение, называемое по-гречески апобатерион» (курсив автора. – В. К.). Согласно комментарию Сковороды, в произведениии такого жанра «отъезжающие напутствуются всякими пожеланиями и добрыми предзнаменованиями». В приложенном к письму стихе с названием «Отходная песнь» есть знаменательная строка: «Путние, исчезните страхи…»[88]