Император Николай I много путешествовал. Подсчитано, что за год он в среднем проезжал по 5500 вёрст. При этом он использовал самые простые экипажи. Поэт А. Н. Майков в стихотворении «Коляска» (1854), не напечатанном при жизни, но ходившем в списках, воспел «откинутую коляску» императора (и кстати, за это стихотворение, которое было сочтено до неприличия верноподданническим, подвергся насмешкам знакомых литераторов и едким эпиграммам другого поэта – Н. Ф. Щербины)[516]
. Л. Н. Толстой в рассказе «За что?» (1906), набрасывая малосимпатичный образ императора, заметил, что тот «скакал без надобности по России из Чугуева в Новороссийск, Петербург и Москву, пугая народ и загоняя лошадей…»[517]. Николай всегда предпочитал очень быструю езду. Возможно, такой способ ездить по России определялся тем, что император не переносил долговременной тряски по дурным дорогам: в этих случаях он страдал от мигрени и тошноты. Видимо, не всегда дорогу перед его проездом успевали починить так хорошо, как в тот раз, в 1838 г. И когда Орловой-Савиной пришлось проезжать «почти вслед» за императором, то понятно, отчего шоссе было «как паркет».Но о российских дорогах гораздо больше воспоминаний, отзывов и суждений совсем иного свойства. В них говорится отнюдь не о «паркетном» полотне…
Летом 1654 г. через Украину, с юга, в Москву добирался патриарх Антиохийский Макарий III. Ехавший с ним его сын архидиакон Павел Алеппский описывал эту дорогу так: «Одному всевышнему Богу известно, до чего трудны и узки здешние дороги: мы, проезжая по разным дорогам от своей страны до сих мест, не встречали таких затруднений и таких непроходимых путей, как здешние, от которых поседели бы и младенцы. Рассказать – не то, что видеть собственными глазами: густота деревьев в лесах такова, что земля не видит солнца. В эти месяцы, в июле и августе, дожди не переставая лили на нас, вследствие чего все дороги были покрыты водой: на них образовались ручьи, реки и непролазная грязь. Поперёк узкой дороги падали деревья, которые были столь велики, что никто не был в силах их разрубить или отнять прочь; когда подъезжали повозки, то колёса их поднимались на эти деревья и потом падали с такою силой, что у нас в животе разрывались внутренности. Мы добирались к вечеру не иначе, как мёртвые от усталости, ибо одинаково терпели и ехавшие в экипаже, и всадники, и пешие». Вот они оказались уже в районе Оки, перед Калугой: «Дорога была чрезвычайно трудна, и мы много страдали от усталости и тягостей свыше всякого описания, ибо весь путь состоял из подъёмов и спусков, был покрыт древесными корнями, водой и глубокою грязью и так узок, что не вмещал (патриаршей) кареты». За Калугой: «Но дорога чрезвычайно трудна…» Она была очень узка и настолько неудобна для проезда, «что внутренности разрывались у нас в животе от толчков экипажа и ломались оси колёс. Мы терпели великие затруднения. Знай, что по этой причине большинство едущих в эту страну отправляются во время Богоявления и заговений (перед великим постом), так как земля и дороги в ту пору бывают ровны: нет ни подъёмов, ни спусков, но они как бы вымощены плитами из льда и глубокого снега; и по той причине в особенности, что экипажи, называемые санями, т. е. бесколёсные, скользят, передвигаясь с быстротой свыше всякой меры»[518]
. Об ужасах русской зимы, которые южанам из свиты патриарха пришлось испытать на себе, Павел Алеппский также повествовал, и весьма обстоятельно. А тогдашний летний путь оказался особенно труден оттого, что в те дни постоянно лили дожди. Да и лесные дороги, по которым они добирались, были слишком узки. Раскисшие от воды просеки и тропы; упавшие стволы деревьев; колеи, заполненные грязью; выступающие то тут, то там древесные корни; застревающая в чащобе широкая карета патриарха…Спустя 200 лет, в 1856 г. литератор С. В. Максимов, командированный Морским министерством для объезда Русского Севера, добирался из Петербурга в столицу северного края, губернский центр Архангельск. Своё самочувствие после долгого пути по зимним дорогам он воспроизводил в опубликованной через три года книге: