Дорожная традиция России. Поверья, обычаи, обряды

По материалам из Владимирской области, изученным В. Е. Добровольской, никогда нельзя говорить, куда идёшь, если пошёл по воду. Считалось, что вода может наслать немоту или глухоту на того, кто прямо об этом скажет[546]. Кроме того, во Владимирской области нельзя было говорить, что отправляешься «за водой» – нужно было только так: «по воду». По утверждению Добровольской, такое выражение отмечено ещё на Терском берегу Белого моря и у старообрядцев Литвы. «Подобный материал в других источниках нам не встречался»[547]. На самом же деле то, что реплика «за водой» нежелательна, – это широко распространённое и в наши дни в России, Белоруссии, Украине предписание. Обычно на такое указывает старший младшему или менее сведущему, поправляя его речь. Например, городской школьник в 1960-х гг., выезжая иногда на лето из областного центра в д. Ежово Зуевского района Кировской области, обратил внимание, что все там говорили: пошёл «по воду», «по ягоды», «по хлеб» и т. д.[548]

Запрет разузнавать, куда путник направился, был отмечен в конце XIX в. у казахов (их тогда именовали киргизами): «…Если встречный человек спросит: “Куда вы едете?”, то едущий в гневе с раздражением произносит: “А тебе какое дело?”»[549]

В Пудожском районе Карелии до сих пор, кроме обычного предубеждения против «кудыканья», существует стойкий запрет говорить, что человек уходит «недалеко» или «ненадолго». Если скажешь, что уходишь ненадолго и отправляешься куда-нибудь недалече, то в лучшем случае тебя постигнет неудача, а то можно и вообще не вернуться[550].

Когда же близкий человек был в дальнем пути, то остававшиеся дома, отгуляв при провожании, старались вести себя чинно и богоугодно, понимая всю сложность путешествия. Особенно если этот путь был на богомолье.

В Вятском крае издавна так повелось, что многие мещане, да и те из крестьян, кто мог такое себе позволить, отправляли своих подросших, вступавших в самостоятельную жизнь сыновей в паломническое путешествие на Соловки. Об этом упоминал, например, служивший в 1835–1838 гг. в Вятке ректором семинарии и настоятелем Успенского Трифонова монастыря Никодим (Казанцев или Казанский). Он даже именовал Соловецкий монастырь «вятским Иерусалимом»[551]. Вообще Соловецкий монастырь как место паломничества был на Вятке очень популярен[552]. В отчёте церковнослужителей находившегося на западе Вятской губернии с. Шаранги (ныне – посёлок, районный центр в Нижегородской области), составленном, очевидно, в самом конце 1860-х гг., говорилось о местных крестьянах: «В значительном числе совершаются путешествия каждогодно в Соловецкий монастырь и на Великую реку»[553] (под «Великой рекой» подразумевалось с. Великорецкое, где произошло явление почитаемой на Вятке иконы Николая Чудотворца). Студент Н. М. Щапов, побывавший на Соловках в 1901 г., записал в дневнике, что там на две примерно сотни монахов приходилось около 900 так называемых «годовиков», то есть людей, что пришли в монастырь потрудиться, по своему или родительскому обету. И все они были родом из северных губерний[554].

Священник и краевед Н. Г. Кибардин писал о вятских обычаях середины XIX в.: «Отпуская сына или внука к Соловецким, созывают всех родственников, варят непременно пиво и бражничают дня два, потом, отслуживши в приходской церкви молебен, благословляют в дорогу небольшим хлебом, разрезывают его на две половины, из коих одну дают путешественнику, а другую оставляют дома. В отсутствие богомольца все его домашние воздерживаются сколько возможно от пьянства и вообще всех пороков, ходят часто в церковь, исправляют молебны и особенно в то время, когда, по их расчету, богомолец должен быть на воде. Вышедши из дому, богомолец не должен оглядываться назад, чтобы не тосковать в дороге» (курсив автора. – В. К.)[555].

А. С. Пушкин, вспоминая в начале своего очерка «Путешествие из Москвы в Петербург» (1834)о давней, лет за пятнадцать до того, поездке со слугой Иваном в Петербург ещё по старой, неудобной дороге, шутливо заметил: «Не знаю, кто из нас, Иван или я, согрешил перед выездом, но путешествие наше было неблагополучно»[556]. Не только близким, оставшимся дома, нужно было вести себя прилично, но и сам отъезжающий не должен был грешить – недаром поездка начиналась с напутного молебна.