Дорожная традиция России. Поверья, обычаи, обряды

Это отражает представление о престижности езды на конях – в противоположность униженному положению того, кто везёт. И вообще лошадь в восточнославянской народной традиции воспринималась как животное трудной судьбы: она много и тяжко работает, на ней «пашут», её «заездили»… Такие ассоциации определялись прежде всего тем, что лошади у народов лесной и лесостепной зоны Евразии были основными пахотными животными. Скажем, на Украине тягловыми и пахотными животными, наряду с лошадьми, были волы, и те ассоциации, мотивы, образы тяжкой работы, что у нас связаны с лошадью, там переходили и на быков с волами. А вот древние греки пахали на быках и волах, лошади же им служили для передвижения, войны, спорта, охоты. Лошади у греков стоили дорого, обладать ими было престижным уделом аристократов и богачей. Они казались изящными и благородными. Множество имён, образованных от греческого слова «(х)иппос» (конь), – всё имена аристократические и, как правило, мужские: Гиппий, Гиппарх, Гиппократ, Гиппоник и т. д.

Если лошадь у славян воспринималась как животное обыкновенное, непрестижное, хозяйственное, трудящееся, то тем более возмутительным и унижающим представлялся хомут на человеке. Взнуздать человека, запрячь его в повозку означало лишить его человеческого облика, символически уравнять с бессловесной тварью. Так поступали летописные обры со дулебскими «женами»: злодеи запрягали женщин завоёванного племени вместо лошадей и волов. («Обры» – это воинственные авары, жившие во времена раннего Средневековья в Восточной и Центральной Европе. Согласно русской летописи, за гордыню Бог истребил их всех до единого. В память о наказании нечестивцев оставалась на Руси поговорка: «погибоша аки обре».)

И о разных прочих врагах, во всякие позднейшие эпохи, проносились слухи, будто они издевательски запрягали покорённых ими людей. В рукописном дневнике тверского купца Михаила Тюльпина, который был назван им «Летописью о событиях в Твери 1762–1823», включены известия о войске Наполеона в Москве. Тюльпин писал: «…А для доставления в кремль съестныхъ припасовъ всякого рода и чтобы рускихъ обоего пола не разбирая ни состояния ни летъ, употреблять вместо лошадей»[721].

Вот и создатели российского фильма «Царь» (2009 г., реж. П. С. Лунгин) зачем-то решили продемонстрировать на экране Ивана Грозного, выезжающего на повозке, в которую запряжены боярские дочери – девушки из лучших столичных семей. Православный царь – а ведёт себя (точнее, везут его), как обрин поганый, Богом истреблённый. Что и говорить, такой киношный образ запоминается…

В древней Италии, где в I тыс. до н. э. ж или индоевропейские народы, отдалённо родственные славянам, был такой воинский ритуал: побеждённых врагов, сложивших оружие и сдавшихся, заставляли проходить «под игом». Прямо на месте битвы втыкали два копья, а сверху, поперёк, прикрепляли третье, делая тем самым что-то вроде ворот. Это и было позорное «иго» (лат. «jugum»), под которым одного за другим прогоняли сдавшихся воинов. Слово «jugum» означало ярмо, хомут, парную запряжку волов, а в переносном смысле – рабство. То есть прошедшие «под игом» разгромленные враги, став пленниками, уподоблялись рабочей скотине, да ещё «говорящему скоту» – рабам. Кстати, показательно, что однокоренным существительным «conjunx» римляне называли супруга или супругу. Древнеримские супруги – буквально: «сопряжённые», «соединённые», «одноупряжники». Так же обстояло дело и с соответствующими древнегреческими терминами. Да и славянское существительное «супруг» строится по той же модели, оно родственно глаголу «запрягать». Интересно, что символика прочного супружеского скрепления и соединения возродилась в недавние годы в обычае навешивать в день свадьбы замок на мосту, а ключ от него выбрасывать. У некоторых людей этот новый обычай вызывает неприятные ощущения: мол, это как-то слишком уж навсегда, да чуть ли не насильно…[722]

Для тех, кто говорит «словами», то есть для славян, уподобление бессловесному домашнему скоту было особенно оскорбительным. В русском народном праве надевание хомута и запрягание в повозку применялось, например, в случаях воровства и прелюбодейства. Это означало символическое исключение виновного из человеческого коллектива путём соотнесения его с миром животных[723].

Фольклорно-мифологические аспекты, связанные с мотивом, так сказать, загробного оскотинивания, то есть уподобления мертвеца домашнему животному, указывают также на значение темы движения в погребальной практике и в мифологии «иного мира».

Заключение

Дорога развёртывает всё новые виды и картины. Для человека, который умеет читать эту книгу, она говорит много.

Владимир Короленко. «В голодный год»

Быстротекущее время меняет сознание человека. Нам уже не близки заботы путешественника той эпохи, когда обычным было передвижение на лошадях. Мы по-иному мерим пространство и время, иначе структурируем мир.