– Я позвонил двоим. Один расписан чуть ли не до июня. Второй улетает на Багамы и вернется только к марту. Пообещал, что примет меня.
– Как их фамилии?
– Фамилии? Господи, неужто ты думаешь, что я запомнил? Один, по-моему, Адамс. Николас Адамс…
– Барт. – Голос ее звучал грустно.
– Ну, может, не Адамс, а Ааронс, – ляпнул он.
–
– Ну ладно, – вздохнул он. – Не веришь – дело твое. Ты все равно бы не поверила.
– Барт, если бы ты только…
– Ну так как насчет подарков? Я из-за них звоню, а не из-за какого-то чертова психиатра.
– Если хочешь, привези их в пятницу сам, – вздохнула Мэри. – Я попробую…
– Еще чего! Чтобы твои драгоценные мамаша с папашей наняли Чарльза Мэнсона[7]
? Чтобы он меня у самых дверей подстерегал. Нет уж, давай где-нибудь на нейтральной полосе встретимся. Хорошо?– Их не будет, не бойся, – сказала Мэри. – Они уезжают на Рождество к Джоанне.
Джоанна Сент-Клер, кузина Джин Каллоуэй, жила в Миннесоте. В девичестве (он порой злорадствовал, что эта пора пришлась на затишье между войной 1812 года и образованием Конфедерации) они очень дружили. В июле Джоанну постиг инфаркт. По словам Джин, бедняжка могла отправиться на тот свет в любую минуту. Как это, должно быть, занятно, подумал он, – жить со встроенной внутри бомбой, способной взорваться в любой миг. Ах, бомбочка, ты только сегодня не взрывайся, ладно? Я еще последнюю Викторию Холт не дочитала.
– Барт, ты меня слышишь?
– Да. Я чуть-чуть отвлекся.
– Час дня тебя устроит?
– Вполне.
– Ты еще что-нибудь хотел?
– Нет.
– Что ж, тогда…
– Береги себя, Мэри.
– Постараюсь. Пока, Барт.
– Счастливо, Мэри.
Положив трубку, он поплелся в кухню, мучимый жаждой. Нет, женщина, с которой он сейчас разговаривал, совсем не напоминала ту Мэри, которая месяц назад рыдала в гостиной, требуя, чтобы он объяснил, что именно побудило его разрушить их жизнь, выкинуть двадцать лет коту под хвост. Это было удивительно. Он примерно так же удивился бы, узнав, что Иисус Христос спустился с небес и увез Ричарда Никсона в рай на огненной колеснице. Да, Мэри обрела веру в себя. Более того, она преобразилась до неузнаваемости. Такую Мэри он никогда не знал или с трудом помнил. Подобно археологу она раскопала эту всеми забытую личность, суставы которой слегка окостенели от долгого пребывания в земле, но которая в остальном ничуть не изменилась. Черт с ними, с суставами, они придут в норму, и тогда эта новая-бывшая личность снова станет женщиной, немного исцарапанной, но в целом живой и невредимой. Он знал Мэри лучше, чем она представляла, и по одному лишь ее тону догадывался, что она уже всерьез помышляет о разводе, о полном разрыве с прошлым… О разрыве, который пройдет для нее бесследно, не оставив ни шрама, ни рубца. В конце концов ей ведь всего тридцать восемь лет. Добрых полжизни еще впереди. Детишек, способных пострадать в обломках их разрушенной жизни, у них не было. Сам он разводиться не хотел, но и противиться – предложи ему Мэри развестись – не стал бы. Он завидовал ее вновь обретенной уверенности, ее обновленной красоте. И если она рассматривала последние десять лет их совместной жизни лишь как темный туннель, ведущий к свету, он мог только сожалеть об этом, но не винить ее. Нет, винить ее было не за что.
21 декабря 1973 года
Он вручил Мэри подарки в роскошной гостиной Джин Каллоуэй, обставленной мебелью с украшениями из раззолоченной бронзы. А вот беседа у них не клеилась. Ему еще никогда не доводилось оставаться с Мэри наедине в этой гостиной, и его не оставляло ощущение, что им следует поласкаться. Реакция эта была чисто рефлекторная, но она заставила его вспомнить о бурных колледжских годах.
– Ты что, покрасилась? – спросил он.
– Слегка, – ответила Мэри, пожав плечами.
– Очень мило. Так ты моложе выглядишь.
– А у тебя, Барт, виски поседели. Седина придает тебе благородный облик.
– А по-моему, наоборот – поношенный и занюханный.
Мэри заливисто рассмеялась – немного натянуто, как ему показалось, – и посмотрела на подарки, которые он разложил на столе. Серебряную брошь, сделанную в виде совы, ему завернули, а вот игрушки и шахматы этой чести не удостоились. Куклы таращились в потолок, ожидая, пока какая-нибудь девчушка не пробудит их к жизни.
Он перевел взгляд на Мэри. На мгновение их глаза встретились, и он вдруг испугался, что сейчас с ее уст слетят страшные слова. Однако в этот самый миг выскочившая из настенных часов кукушка заставила их вздрогнуть, а затем возвестила, что время – половина первого. Они засмеялись. Роковое мгновение было упущено. Он поспешно встал, чтобы Мэри не передумала. Спасен кукушкой, мелькнула мысль. Нелепее не придумать.
– Мне пора, – сказал он.
– У тебя деловая встреча?
– Собеседование по поводу устройства на работу.
– Да что ты? – обрадовалась Мэри. – Где? С кем? Сколько?
Он засмеялся и помотал головой:
– Там еще дюжина претендентов на одно место. Скажу, когда устроюсь.
– Ты такой мнительный?
– Да.