Дорожные работы

5 января 1974 года

То, что случилось с ним в этот день в «Лавке для экономных», было едва ли не единственным за всю его жизнь осознанным и просчитанным поступком, а не очередной взбалмошной выходкой. Словно невидимый палец выводил на людях письмена, доступные лишь его взору.

Он любил ходить по магазинам. Это успокаивало, помогало ощущать себя в здравом уме. А после знакомства с мескалином он просто обожал совершать здравые поступки. В первый день нового года он проснулся часа в два, а остаток дня провел, бесцельно шатаясь по дому и чувствуя себя инопланетянином.

Он брал отдельные предметы и разглядывал их, как Гамлет – череп Йорика. В меньшей степени это чувство преследовало его и на другой день, да и в последующий тоже. Но в то же время было во всем этом и нечто хорошее. Мозги его казались теперь вычищенными и вымытыми, словно какая-то маниакально аккуратная внутричерепная уборщица выпотрошила их и, тщательно отдраив и отполировав, водрузила на место. Он даже не напивался. Когда Мэри очень осторожно позвонила ему первого января в семь вечера, он разговаривал с ней спокойно и уверенно, и ему показалось, что ничто в их отношениях не изменилось. Каждый словно выжидал, кто сделает первый ход. Однажды Мэри, правда, заикнулась про развод. Но, скорее, просто так, для проформы. По большому счету в тот первый послемескалиновый день его беспокоило одно: вдребезги разбитый цветной телевизор «Зенит». Он не мог понять, почему так поступил. Годами он мечтал о таком шикарном телевизоре, несмотря даже на то, что почти все его любимые фильмы были отсняты давно, еще в черно-белом изображении. Огорчал даже не столько самый акт уничтожения, сколько его последствия: осколки разбитого экрана, торчащие лампы и провода. Они словно укоряли его: Зачем ты это сделал? Разве я не служил тебе верой и правдой? Я никогда не причинял тебе вреда, а ты расколотил меня. Беззащитного и доверчивого.  Одновременно это служило жестоким напоминанием о том, как они обойдутся с его домом. В конце концов он не выдержал и, разыскав старый плед, накрыл им остов телевизора. От этого ему стало и лучше, и хуже. Лучше – потому что он избавил себя от грустного зрелища, а хуже – потому что накрытый пледом телевизор стал напоминать ему покойника под саваном. Молоток – орудие убийства – он вообще выбросил прочь.

Поход в магазин был ему приятен. Это было все равно что зайти выпить кофейку в «Гриль Бенджи», помыть «ЛТД» в автоматической мойке или приобрести номер «Тайм» в киоске у Хенни. В «Лавке для экономных» было просторно и светло, женщины толкали перед собой тележки, шикали на непослушных детей и недовольно хмурились на помидоры в прозрачной пластиковой упаковке, не позволявшей как следует пощупать зрелые красные плоды. Из подвешенных под потолком, почти незаметных динамиков тихо лилась мелодичная, обволакивающая музыка.

В ту субботу покупателей в «Лавке для экономных» было много; больше обычного было мужчин, которые сопровождали своих жен, досаждая им своими дилетантскими советами. Он доброжелательно посматривал на всех. День стоял ясный, а солнечные лучи, пробиваясь через огромные застекленные витрины, весело освещали торговый зал, зайчиками отражались от блестящих предметов, а иногда просвечивали женские прически, создавая подобие нимба. В такие дни настроение у него улучшалось, но вот по вечерам неизменно ухудшалось.

Его тележка была заполнена обычным ассортиментом мужчины, ведущего холостяцкий образ жизни; там лежали спагетти, соус к мясу в стеклянной банке, четырнадцать замороженных блюд, готовых к употреблению, дюжина яиц, масло и пакет апельсинов – защита от цинги.

Он уже приближался по центральному проходу к кассам, когда, наверное, сам Господь заговорил с ним. Впереди шла миловидная женщина лет тридцати пяти в голубых брючках и темно-синем свитере. Волосы у нее были золотистые, с медным отливом. Вдруг она издала странный гортанный звук и пошатнулась. Пластиковая бутылочка горчицы выпала из ее руки и покатилась по полу.

– Что с вами? – вырвалось у него.

Но женщина опрокинулась навзничь, смахнув при этом рукой несколько жестянок с кофе. На каждой жестянке была кичливая надпись:

МАКСВЕЛЛ-ХАУС

Хорош до последней капли

Все случилось настолько быстро, что он даже испугаться не успел. Однако успел заметить нечто такое, что потом преследовало его во снах. Глаза женщины выпучились точь-в-точь как у Чарли во время его приступов.

Женщина забилась на полу. Ноги, затянутые в высокие кожаные сапоги, забарабанили по кафельному полу. Какая-то покупательница за его спиной истошно завизжала. Один из служащих, приклеивавший на продукты ярлычки с ценниками, бросил свою машинку и поспешил на помощь. Две девушки-кассирши вскочили и взирали на происходящее расширенными от ужаса глазами.

Он услышал собственный голос:

– Наверное, у нее эпилептический припадок.