Дорожные записки на пути из Тамбовской губернии в Сибирь

Мы проехали лес, поднялись на гору, и глазам нашим представилась Пермь. Почти вся она скрыта была за бульваром, который идет от Московской заставы направо до Кунгурского выезда. Сквозь пушистые березы кое-где мелькали домики и, показавшись на одну минуту, будто прятались в ветвях. Мы подъехали к заставе: два столба, обложенные жестью с орлами наверху, с медведями внизу и с чугунною цепью, протянутой от одного к другому, заменяли шлагбаум. Нас остановили, чтобы записать подорожную.

Я взглянул на Пермь: налево стояло красивое здание Александровской больницы; богатая чугунная решетка, окружавшая это здание, еще более увеличивала красоту его. Взглянув на этот дом, я подумал, что Пермь, должно быть, очень красивый город, но впоследствии узнал, что это здание точно так же, как и здание училища детей канцелярских служителей, находящееся у Сибирской заставы, было не больше, как хитрость пермских жителей, выстроивших такие дома у заставы для того, чтобы с первого взгляда поразить приезжего красотою и отвлечь внимание его от прочего строения, весьма незатейливого. Прямо над домами возвышалась церковь неизвестной архитектуры. Это собор или монастырь, как угодно назовите, – это будет все равно.

Не успел я взглянуть на Пермь, как услышал новый колокольчик. Быстро катилась к заставе еще большая долгуша: в ней сидел молодой человек, довольно плотный, с красным лицом и носом, начинавшим изменять, может быть, тайне своего хозяина. Его также остановили, и в то время, как я еще искал в карманах своей подорожной, тот басом закричал человеку, подавая свою подорожную: «Из Санкт-Петербурга коллежский асессор Федор Яковлевич Б.!»

Вдруг из-за березы бульвара вынырнула небольшая фигурка в светло-зеленом фраке, который, по-видимому, помнил еще времена нашествия галлов на Россию. Небритая борода его, всклокоченная шляпа и чернильная физиономия обличали в нем приказного, или приказира, как говорят в Перми. Сняв шляпу, с подобострастием подскочила эта фигурка к долгуше моего спутника и, изгибаясь под углом в 90°, начала следующую речь: «Вы ли это, батюшка, отец родной, Федор Яковлевич, сынок нашего почтенного Якова Егоровича? А я ведь у него в отделении служу; что за добрая душа! Вот уже порадуется на сынка своего. Шутка ли? Коллежским асессором изволили воротиться».

– А, здравствуй, любезный! – проворчал Б. – Не знаешь ли, здоровы ли наши?

– Слава Богу, слава Богу, все находятся в благополучном здравии и благоденственном благополучии…

Фигурка еще не докончила своей фразы, как вернувшийся на родину коллежским асессором поворотил направо и быстро помчался в город.

Я подал свою подорожную.

– Послушайте, сударь, – сказал я фигурке, которая все еще стояла без шляпы на одном месте и глазами следила пыль, столбом летевшую за Б. На лице ее можно было прочесть: «Коллежский асессор! Коллежский асессор! Вот, как батюшка-то советником, так сынок и коллежский асессор! А наш брат служит, служит, нет-нет, дослужится до коллежского же, да только регистратора!»

– Послушайте, сударь, вы, мне кажется, пермский житель; скажите, пожалуйста, где я могу найти для себя хорошую квартиру? Есть здесь гостиницы?

Светло-зеленая фигурка оглянулась, в секунду лицо ее приняло другой вид, она с смешною важностью поторопилась надеть свою шляпу, принять комическо-трагическую позицию и отвечать одним словом «не знаю».

– Ступай! – закричал я ямщику.

– Куда прикажете?

– На постоялый двор, в гостиницу, куда хочешь, – только ступай скорее.

Долгуша покатилась.

После случайно я узнал, что подобные встречи у заставы в Перми не редкость. Как я жалел, что не было на ту пору со мной кого-нибудь из тех великих писателей, которые с такой приятностью описывают нам канцелярское семя, сиречь приказных! Каких бы похождений не выдумал великий автор и не приписал бы их светло-зеленой фигурке! Жаль, очень жаль! Русская литература понесла важную потерю; может быть, она бы имела еще новый роман, его бы издали сжато, про него бы стали так много говорить! Жаль, очень жаль!

Мы въехали в одну улицу – нехороша; в другую – еще хуже. Неужели весь город состоит из таких дурных домов? Мы вскоре остановились перед гостиницей, в которой за нечистую и пыльную комнату взяли с меня дорого, а за дурной ужин – еще дороже. В соседних комнатах несносный крик и шум продолжались до света. С невыразимою досадою на Пермь я лег спать.