Досье Габриэль Витткоп

Борнео наводнен анту - фантомами, что появляются, едва закроешь глаза: это старухи с обезьяньими лицами, похожими на пустые и морщинистые кожаные оболочки, призраки, словно сошедшие с рисунков азиатского Гойи. Рассевшись вокруг спящего, упыри высасывают его кровь с помощью хлопковой нити, вставляемой в вены. Порой во время бессонницы по ночной реке безмолвно скользит большое судно - корабль-призрак с сигнальным огнем, краснеющим на конце мачты. Это плоты из стволов белиана, меранти, акажу, сандала, которые связаны большими бамбуковыми поперечинами, скрепленными индийским тростником. Нередко они достигают шестидесяти метров в длину, на высоких шестах горят огни, а в лиственных лачугах скрываются люди, которые своими огромными лопатообразными веслами направляют их по реке до самого моря.

Однажды в полдень, окрашенный в пепельно-белый цвет, когда призрак Банаспати[22] бегает на руках, я заметила погребальный корабль - гроб в форме лодки с изваянием ке-ньяланга[23] на носу. На пути в Страну Мертвых он тоже плыл к морю, весь черный от копошащейся вороньей стаи.

ИНТЕРВЬЮ НИКОЛЯ ДЕЛЕКЛЮЗУ

4 января 2001 года, в своем парижском гостиничном номере, Гэбриэль Витткоп дала это интервью, подготовленное по случаю публикации «Убийства по-венециански» и переиздания «Смерти К.» в издательстве «Вертикаль». Интервью транслировалось по радио «Кампус Лиль» в передаче «Палюд»24 января 2001 года.

Николя Делеклюз: «Смерть К.» и «Страстный пуританин» переиздаются спустя двадцать пять лет. Первый текст был тесно связан с вашим литературным «дебютом» при посредничестве Кристофера. В каком душевном состоянии он писался?

Габриэль Витткоп: Вначале был «Некрофил», задуманный как подарок Кристоферу. В первом издании стояло посвящение: «Посвящается К., который утонет в смерти, как Нарцисс в своем отражении», а во втором: «Памяти К., утонувшего в смерти, как Нарцисс в своем отражении». Что касается «Смерти К.», при ее написании я пережила катарсис, и зто, возможно, облегчило мою скорбь. Но я почувствовала в себе силы написать ее лишь четырнадцать месяцев спустя после трагедии и после того, как сама отправилась в Индию по следам К... ну и по следам тигра.

НД: Текст строится по необычной схеме, состоящей из повторов и концентрических опережений. Одна и та же сцена разыгрывается непрерывно, развивается ощупью, некоторые элементы как бы тайком переставляются и соединяются заново. Зачем нужно такое построение?

ГВ: Система повторов и их вариантов должна отражать текучесть всякого события и его весьма относительную ценность во временном развитии.

НД: Мы видим, как появляется фигура Кристофера, одержимого игрой, комедией, и поневоле сравниваем вас с драматургом, инсценирующим различные варианты смерти К. Какие у вас отношения с театром?

ГВ: К. не был «одержим игрой», хотя в нем и чувствовалось что-то игровое, но, как всякий англичанин, он страстно увлекался театром. Он обладал сценическим чувством, например, когда прятал в рукаве Эдипа бараний глаз, а затем бросал его в зал в сцене ослепления. Лично мне нравится изображать перед зеркалом сценки из «комедии дель арте», нравится подражать голосам. Я недавно написала драму, но пока не знаю, чего она стоит. Поживем — увидим.

НД: Воображение, которое пытается переписать разные смерти К., очевидно, наталкивается на их бесконечное разнообразие, как будто душа мечется перед смертью, «невообразимой» в принципе. Можно ли говорить о смерти иначе, помимо этой клинической констатации - того холодного взгляда, брошенного на разложение плоти, которым завершается «Смерть К.»?

ГВ: Это метание, которое вы приписываете воображению, наверное, выражает движение молекул, а также невозможность окончательного представления о смерти как абсолютном феномене.

НД: «Страстный пуританин» - совсем иного рода. Повествование там классичнее, и ваша рука почти не чувствуется. Однако смерть тоже занимает важное место: это главная тема, на ваш взгляд?

ГВ: Да, смерть - главная тема всех моих произведений. Это единственное явление, такое же важное и «наличное», как жизнь, оно касается нас всех, и ни в коем случае нельзя отгонять от себя эти мысли. Это еще и великая тайна, но хотя мы не знаем, что такое смерть, мы все-таки способны понять, чем она не является. К тому же, как все, кто много думает о смерти, я необычайно весела.

НД: Дени глубоко религиозен, что редко встречается в ваших книгах. И хотя Бланш олицетворяет богохульство, оба этих персонажа, скорее, противопоставляют себя Церкви, нежели восстают против нее. Удобный повод напомнить, что ваше творчество не имеет ничего общего с идеей трансцендентного.