Досье Габриэль Витткоп

Запонка для воротничка была весьма непрактичным приспособлением: металлические застежки приходилось вдевать в рубашку и воротник. Край воротника натирал шею до крови. В Мюнхене, не сумев справиться с запонкой, Ансельм позвал хозяйку. Она возилась у его шеи, и ее домовитые руки пахли луком. Руки палача, наверное, пахнут табаком. Она была замужем за сутулым банковским служащим. Иногда по воскресеньям они вместе выезжали за город. Между заснеженными буковыми изгородями в парке Шлейссхейма скрюченный гражданинчик казался грустным придворным карликом в брюках-гольф с рисунком в елочку. Ансельм чувствовал, как мимо проносится невидимый король холода, когда у чайного павильона розовый куст рассыпал под западным ветром свои лепестки.

Суповая кухня на Терезиенштрассе была дешевле столовой. Публика разношерстная: студенты, учащиеся художественного училища, старые бродяги, состарившаяся в бедности богема, уличные торговцы и разрушенные бегом времени пенсионеры. Деклассированные. Половина буржуазии была деклассированной. На масленицу дым стоял столбом: жалобно бренчали струны цитры, и на голом цементе танцевался баварский фокстрот. Бумажные розы размокали от пролитого горохового супа. Ансельм носил послевоенные лохмотья, на ногах - обмотки. В университете студенты-красильщики стояли на собраниях с важной миной - рядом с жертвами поединка народов, вернувшимися домой калеками.

Прибежищем для них стал магазинчик старой модистки Мелани на Амалиенштрассе. Ее сын учился в театральном. Долгие ночи под висячей газовой лампой, за подогретым чаем и нескончаемыми дискуссиями. Они сидели на корточках, облокотившись на колени, с мерцающими сигаретами во рту - горстка неимущих студентов и молодых художников. У каждого хватало проблем, но важнее был вопрос о том, что же будет с миром. Повсюду - грохот летящих кувырком цифр, гвалт девальвированных ценностей. Осталось ли еще право на надежду?

Карло и Сильвия владели в Амальфи домом, выкрашенным в розовый цвет. Ансельм гостил у них, спасаясь от удушающей инфляции. Ночью дул сирокко, не только волнуя море, но и затуманивая рассудок. Треснет ли яичная скорлупа? Ансельм сидел, скорчившись, далеко на молу, о который гремели буруны. Смоет ли его поток? Он ждал этого. Лишь на рассвете, подавленный и насквозь промокший, поднимался по улочкам-лестницам - притихший стажер жизни. Он носил белую куртку официанта. Капри был еще одним островом блаженных. Беззаботные деньки. В сущности, он висел в воздухе, подобно искривленной ветке: принесет ли она когда-нибудь плод? Неужели будущее - бесконечный, безвыходный коридор? Когда он жонглирует подносом на террасе кафе под старым кустом глицинии, это лишь половинчатое существование. Впрочем, оно не исключает взлетов. Как в тот вечер над Неаполем. На Сан-Эльмо зажглись огни, вдоль бухты - блеск и сверкание. Его охватило вселенское блаженство. С Капри он вернулся вместе с Татьяной. Вселенское блаженство, сладостная меланхолия, хмель первой любви. - В восемьдесят лет он уже может улыбнуться над тем, как тогда, из-за этого простора и сияния, на глаза ему навернулись слезы счастья.

На мюнхенской Белградштрассе стоял пансион «Фюрманн» с конюшнями и козлятниками, переоборудованными в студенческие каморки. Там, в крытой толем лачуге с бидер-майеровской кроватью и шатающимся книжным шкафом, он зубрил учебники перед экзаменом. Его соседи Отто и Эльзе еще до свадьбы жили в стриндберговском браке: Отто угрожал Эльзе топором. Тогда-то Ансельм в буквальном смысле познал, чем пахнет холодный пот. Но Эльзе все же осталась в живых. Он также научился больше не встревать в супружеские ссоры. В это же время возник план Доу с его главным принципом: Business, not politics[30]. В немецком государстве коричневые демагоги выбрали все же обратное. О том, что в Мюнхене, через шесть недель после своей защиты, умер его старинный преподаватель - тайный советник Клопшток, Ансельм прочитал в «Фоссише Цайтунг» на вокзале Ниццы. Он отвез Татьяну поездом в Париж и вновь ступил на пыльный бульвар Виктора Гюго. Брошенный на произвол судьбы в Ницце - городе авантюристов и останавливающихся инкогнито влиятельных лиц. Чемодан отдал в отеле под залог. На парковой скамейке подсчитал последние хрустящие франки. Деклассированный? Lost generation? Он так не думал. Но от голода сводило кишки. Трава воняла мочой, грузовики припорашивали пылью светлую тень акации за новостройкой. Позже Ансельм прокрался в «Симье». С моря дул холодный ветер, но под старыми пальмами было тихо. Утром он умылся за «Нотр-Дам» под тонкой струйкой фонтана. Затем пробежал глазами последнюю страницу газеты с предложениями работы. Садовник? Повар? Продавец? Всю первую половину дня он рисковал своей шеей. Когда выстрел из мортиры над городом возвестил полдень, конец беготне, голоданию и полудреме так и не наступил.