Читаем Досье поэта-рецидивиста полностью

Одно меня смущало — её возлюбленный, с которым я не имел удовольствия быть и кайфовать. Однако он наверняка высокий, красивый, интересный, сильный и заботливый — такой же прекрасный, как и она. Другого она выбрать просто не могла. В общем, мечта. Не то, что я — полный отстой.

С таким багажом радужных дум я и отъехал первого января в шесть утра подальше из Асгарда Ирийского и волею судьбинушки оказался вскоре в районе Челябинского тракторного и трубопрокатного заводов, проскакав тысячи верст по заснеженной пустоши в надежде обрести душевный покой и уравновесить разум избытком впечатлений. Но, как оказалось, весьма безуспешно.

Ступив после долгой дороги на заснеженный асфальт, осмотрелся и чуть не сел в карликовый сугроб. Название улицы, на коей предстояло мне прожить пару суток, и её фамилия были близнецами-сёстрами.

«Совпадение», — решил я, отпившись вечером не чаем, а поутру насладившись невероятной мощью Коркинского разреза, воплями железных орков на его дне и тишиной микронных пятиэтажек на его вершине.

— Сов-па-де-ние-е, — донёсся орчий вой со дна пятисотметровой впадины, и я отправился в обратный путь, по пути хапнув настоящего KZ.

По приезде в родной стотысячелетний Асгард меня потянуло на кладбище. В этом нет ничего удивительного. Кладбище — лучшее место в Асгарде для отдыха после долгой дороги для молодёжи. Там все милы, добры и по большей части приветливы, да и милиция не вяжет за распитие в общественном месте.

Иду, ступая не спеша,Любуясь смирною могилкой…

Экскюзе муа, опять на стихи потянуло. Итак, иду, смотрю-любуюсь, отдыхаю. Вдруг грохот кладбищенского колокола разрывом печени проносится над моей когда-то окладистой шевелюрой, делаю пол-оборота головой, и взгляд тут же врезается в серую выдолбленную надпись на чёрной мраморной глыбе. Фамилия снова её.

— Совпадение? — уже не столь уверенно пою себе я. — Вполне… Оказался её дед. В смысле, на могилке, а не в звоннице.

Дедов я видел в жизни порядком. Так что вновь обыденное совпадение!

— Точно совпадение, а никакая не мистика! — говорю себе я и топаю на следующий день к туалету гомосексуалистов. В этом нет ничего удивительного. Туалет геев — лучшее место в Асгарде для отдыха после долгой дороги для молодёжи. Тусанувшись (без геев!) у геевского туалета, бреду походкой усталой в горку к памятнику Чокану-минихану. Вдруг на стене дома вижу памятную доску, солидную харю и чей-то имярек. Сотни раз здесь хаживал, а внимания не обращал. Фамилия, как ни странно, снова её.

Как Виктор Авилов, произношу вслух отрывисто, брутально и фатально: «Третий» — и нехотя всё же начинаю действовать, изрядно подпинываемый всем этим мистицизмом.

Нахожу её боя — дохлый, страшный, беспомощный, да к тому же мой давнишний однократный собутыльник. В общем, мечта. Но не моя.

Действую дальше. В результате интерес, дружба, страсть, любовь, совпадения, целая жизнь, уложенная в два месяца, мечты, праздник длиною в полгода. Затем капризы, равнодушие и разрыв. Вновь страсть, любовь и капризы. Безумства. Ещё куча любви и дьявольское опьянение. Позже усталость, неблагодарность, безразличие и плевки в душу.

Одно мне непонятно, неведомо и треплет до сих пор душу, требует сатисфакции, гиперрефлексии и, возможно, даже реинкарнации с последующей комой и выходом из нее сразу в астрал: зачем все эти невероятные совпадения? Зачем эта мистика? К чему всё это было? И самое главное — почему всё столь быстро минуло?..

Из сердца пепел выношу корытом

Из сердца пепел выношу корытом.Самшит окаменел зерцал.И бурый уголь, вспыхнув антрацитом,Коленьем белым истончил металл.Она себя давно простила.Бобышки не сковав, ушла.На медяки меня пустила,Явив изящество плевка.Асгард Ирийский. 2 сентября 7520 от С. М. З. Х.

Осталась ты лишь на иконе

Со сводов Виндзорской капеллыВ мир зрит обожествленный лик.Его вчера я видел то ли,Иль он давно в меня проник?Не наглядеться в очи эти.Ты светом дум озаренаИ безусловной верой в чудо,Моя любимая… Одна…Осталась ты лишь на иконеВ душе запятнанной моей,Я — клиром лишь у врат алтарных.Приди, забвение! Скорей.Асгард Ирийский. 26 сентября 7520 от С. М. З. Х.

Политические ужасы — Утро Путенда

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тень деревьев
Тень деревьев

Илья Григорьевич Эренбург (1891–1967) — выдающийся русский советский писатель, публицист и общественный деятель.Наряду с разносторонней писательской деятельностью И. Эренбург посвятил много сил и внимания стихотворному переводу.Эта книга — первое собрание лучших стихотворных переводов Эренбурга. И. Эренбург подолгу жил во Франции и в Испании, прекрасно знал язык, поэзию, культуру этих стран, был близок со многими выдающимися поэтами Франции, Испании, Латинской Америки.Более полувека назад была издана антология «Поэты Франции», где рядом с Верленом и Малларме были представлены юные и тогда безвестные парижские поэты, например Аполлинер. Переводы из этой книги впервые перепечатываются почти полностью. Полностью перепечатаны также стихотворения Франсиса Жамма, переведенные и изданные И. Эренбургом примерно в то же время. Наряду с хорошо известными французскими народными песнями в книгу включены никогда не переиздававшиеся образцы средневековой поэзии, рыцарской и любовной: легенда о рыцарях и о рубахе, прославленные сетования старинного испанского поэта Манрике и многое другое.В книгу включены также переводы из Франсуа Вийона, в наиболее полном их своде, переводы из лириков французского Возрождения, лирическая книга Пабло Неруды «Испания в сердце», стихи Гильена. В приложении к книге даны некоторые статьи и очерки И. Эренбурга, связанные с его переводческой деятельностью, а в примечаниях — варианты отдельных его переводов.

Андре Сальмон , Жан Мореас , Реми де Гурмон , Хуан Руис , Шарль Вильдрак

Поэзия