Досье поэта-рецидивиста

Филип Дик, Дюма, Стругацкие, Клиффорд Саймак, Киплинг — вот с кем хотел бы общаться Костя. Точнее, он бы хотел жить в мирах, созданных этими неординарными, интересными, не всегда существовавшими по обыденным правилам большинства людьми. Хотел бы быть Руматой Эсторским или сталкером, мушкетёром короля или рыцарем, стать ловцом сбежавших анди, мечтал иметь эрзац-собаку и летать с ней по делам на Луну, спасать прекрасных дам и выигрывать рыцарские турниры. Его окружали Убик и ведьмин студень, свист шпаги и страусиные перья, марсианские оросительные каналы и комариная плешь, латы и арабские жеребцы. Всё это было вокруг него, просто никто, даже самые близкие люди, этого всего не замечал.

В большой семье, где он был средним из трёх детей, с детства его считали чудаком. Как партизан, он каждый вечер залезал под одеяло с фонариком, чтобы проникнуть в иные миры — в миры пришельцев из космоса, роботов, норманнов и викингов, путешествий на другие планеты, где всё необычно, загадочно и красиво, где побеждает добро, а вселенское зло всегда получает по заслугам. «Вот бы и в жизни было всегда так», — думал Костя, когда слышал уже привычное: «Кот, иди сюда! Ты опять читаешь свою чушь с фонарём? Испортишь же глаза, баран!»

Косте было всего двенадцать, но уже в этом возрасте он осознал: мир далеко не идеален, полон злобы, насилия, обид и ссор, лжи, предательства и непонимания самых близких людей, которые по определению должны излучать добро, терпеть, заботиться и помогать идти своей собственной, иногда очень отличной от других тропой.

Его родители были простыми, небогатыми людьми: мать работала прачкой, отец — слесарем. Прачка или слесарь в Союзе — не то же самое, что сейчас. Тогда это были обычные, уважаемые профессии, это был труд, вознаграждавшийся достойно и оценённый почти сполна. Перерабатывать не приходилось, и оставалось достаточно времени для воспитания четырёх детей. Жила семья в большом, просторном доме недалеко от озера, почему-то однажды обмелевшего и покрывшегося камышами и тиной. Юра постоянно что-то мастерил, Надя готовила еду на всю ораву, стирала, убирала в доме — обычная жизнь обычных советских представителей победившего в семнадцатом году класса-диктатора.

Мама и почти в сорок лет выглядела как юная грация. Беззаботно порхала с белоснежными полотенцами и покрывалами в своей ведомственной прачечной вагоноремонтного депо. Отец шутя подбрасывал трёхпудовые гири и был статным, высоким, импозантным мужчиной, чем-то напоминавшим заслуженного актера второго плана или приметного статиста-ловеласа, а не слесаря сборочного конвейера оборонного завода.

Трудно сказать, когда в их жизни пробежала чёрная кошка, но семья однажды затрещала расщепленным дубом. Возможно, причиной стала перестройка, вмешавшаяся в планы о получении нового, со всеми удобствами жилья, возможно, дисгармонию в семью вносил отец жены, не слишком полюбивший зятя, поселившегося в его старом доме, возможно, ревность мужа выхолащивала чувства к жене и заставила взглянуть на неё как на врага и предателя. А ревновал Юра ужасно, тем более, как ему казалось, поводов было хоть отбавляй.

То интеллигентный и воспитанный сосед слишком любезно и учтиво «обхаживал» его благоверную, то с работы Надя приходила с букетом цветом, что срывала по дороге домой на поле, каким-то чудом втиснувшемся в городскую черту. Но самое ужасное было не это — последний, четвёртый ребенок, дочка, уж никак не хотела расти и походить на всех предыдущих. Её карие глаза не давали Юре покоя в его поголовно голубоглазой семье. Ни фигурой, ни статью она не пошла ни в сестёр, ни в брата, и это бросалось в глаза. Никто из соседей, конечно, ни о чём таком не говорил, но Юра терзал себя мыслями о досужих сплетнях и молве, разбирающих «похождения» его жены и его, Юрину, беспечность и недалёкость. Юра стал пить, а после бутылки мания усугублялась.

Поначалу он просто скандалил, затем стал бить жену, уничтожать имущество, пропивать зарплату, выносить вещи из дома, бить детей, драться с тестем, одаривать своих когда-то родных и любимых людей бранными словами, и больше всех доставалось Косте. Он прятался от отца, когда тот приходил домой с водкой, а приходил он с ней всё чаще и чаще, постепенно превращая и без того нелёгкую жизнь большой семьи в живую могилу.

Надя пыталась вразумить мужа, поговорить с ним и оправдаться за мифические грехи, которые Юра ей приписывал, но всё было тщетно. Конфликты становились всё глубже, обиды всё острее, синяки всё заметнее.