Досье поэта-рецидивиста

Прошло пятнадцать лет. Где сейчас эти два парня? Живы ли они, здоровы? Закончили ли школу, пережили ли армию? Хватило ли им сил встать на ноги под сокрушающими ударами судьбы, выбраться из болота, или оно тихо, обыденно, без эмоций засосало обоих, как и их родителей? Наверное, нет — не хватило. Хотя хочется верить, что они сами или кто-нибудь другой протянул им руку помощи. Или хотя бы лапу.

* * *

Чёрной речки манит в омут
Запах пенно-дождевой.
Тихий всплеск — отдам пучине,
Что начертано судьбой.

Тара (Омская область). 9 мая 2012 г. от Р. Х.

Сударь

От своей родины он всегда ждал большего, хотя и не был диссидентом, проживая на улице Декабристов. Счастья желал он искренне, но личного, а труда сторонился, особенно общественного. Не стал к своим сорока годкам ни видным партийным деятелем, хотя вступал во всё и однажды даже в коричневую коровью лепешку; не стал известным рабочим, потому что просто быть им не желал; не намолотил больше всех зерна в юности, как Горбачев, хотя орден Трудового Красного Знамени принял бы с удовольствием; не стал великим пианистом, как ни странно, не сев ни разу в жизни за партитуру; не вознёсся на вершину педагогического или спортивного Олимпа, так как не любил много молоть языком и ногами.

Поэтому приход Перестройки встретил с радостью, а декрет о легализации индивидуальной трудовой деятельности с восхищением. На следующий день на стене его кухни появилось фото последнего Генсека, а в туалете тексты последних речей Михал Сергеича с не туалетными заголовками «ускорение» и «гласность».

В сорок лет юношеского запала уже нет. К пятому десятку осторожность вкрадывается в характер, сомнения окутывают душу, а нерешительность разъедает её изнутри. Он очень хотел начать действовать, но, активно сомневаясь, не решался ни на что конкретное. Кто-то из соседей открыл ателье по ремонту одежды, кто-то — строительный кооператив, некоторые даже гнали и продавали самогон. Какой род индивидуальной трудовой деятельности избрать для себя, он не знал — ему нравилось всё, но хотелось поменьше делать и побольше получить.

Поразмыслив с полгода, решил стать профессиональным киоскёром. Суть бизнеса ясна: купил за рубль, продал за два, получил свои два процента — что может быть приятнее. Свой первый и, как оказалось, последний, ларёк он открывал с размахом, с помпой, на широкую ногу. Пригласил ансамбль балалаечников, подслеповатого танцора и купил пару бутылок водки — открытие прошло на ура, но бизнес почему-то не пошёл.

Бизнес не шёл, но и надежда от него пока не уходила.

Он решил покорить клиентуру культурой и шармом, но, не разглядев окружающих реалий, похоже, только отпугнул словами «здравствуйте» и «пожалуйста» привыкших к отборному мату полупьяных не от жизни работяг.

Когда я с ним познакомился — это, правда, громко сказано, — ему было уже под шестьдесят. Свела нас не жизнь — работа, нудная и далеко не творческая. Поначалу он обращался ко мне просто на вы — в этом для меня не было ничего потустороннего, даже наоборот, встречи с ним меня радовали, так как все остальные мои коллеги на «вы» были только с культурой. Но когда он начал обращаться ко мне не иначе как «сударь», мне стало не по себе. Какой же я сударь — я граф.

Итак, приходя в его ларёк, я слышал: «Добрый день, сударь», «Присаживайтесь, сударь», «До свидания, сударь». Постепенно привык к этому коммерсанту и стал считать его этаким странноватым сумасбродом. Ни разу не слышал из его уст ни одного бранного или матерного слова. Человек был культурен и явно не на своем месте — ему бы с такими данными в правительство, но…

Обычный на первый взгляд день открыл его для меня с новой стороны, довольно неожиданной.

В тот день я очень торопился куда-то.

— Я тороплюсь. Можно в накладной сумму напишу числом? Хорошо? — сказал я, не очень интересуясь, что ответит субъект. В этот момент на моё плечо опустилась сильная могучая рука, а к лицу приклеился серьёзный взгляд бывалого воротилы бизнеса.

— Сударь, — начал он так серьёзно, но и в высшей степени культурно, что у меня перехватило дыхание, — я двадцать лет в бизнесе. Так вот. Чтобы вас не н@еб@ли, — сглотнув, — не н@еб@ли, — повторил, педалируя на слове «н@еб@ли», — пишите прописью, сударь!

Он явно хорошо понимал, что слово «обманули» не до конца передаст омут его эмоций и негодования по поводу былых обид. Видя его серьёзный настрой и весомые аргументы, я не рискнул спорить и заполнил накладную чётко и полно, как никогда ранее, как настоящий сударь.

Родина мечты