Досье поэта-рецидивиста

Край болот и мошкары,
Край берез, полынь-травы,
Речка, холм пологий, стог,
Соль в озёрах, город, смог,
Только степь да лес кругом —
Нет ведь гор в краю родном.
Проводов тяжёлых свист,
Будто в сказке, золотист
Храм высокий над рекой,
Клевер жёлтый луговой,
Сотни верст — и ни души,
Хочешь — пой, кричи, молчи…
Слушай речки голосок,
Ветра, в поле колосок
Можешь сжать в ладонях ты
Иль природу красоты
В красоте природы, эй,
Увидать среди ветвей.
Белый пух и ворожба,
Треск морозный, уголька
Жар в камине, на окне
Роза зацвела, во сне
Видишь ты иль наяву
Реку у зимы в плену.
Ты по ней идёшь туда,
Где мечтал бывать, но та
Сторона из века в век
Лишь видна была, а бег
Волн речных, теченье вод
Уносили в даль, и вот
Мягкой поступью идёшь
По косе песчаной, ждёшь
Чуда, новых красок дня,
Птицу, что не видел, пня
Трухлявого-другого,
Волшебства, мечты, иного…
Только вдруг река пошла,
Вскрылся лёд, и вновь она,
Как стена, перед тобою
Преградила путь собою.
И дороги в дом не стало —
Час была и вновь пропала.
Оглянулся ты вокруг —
Все знакомо там и тут:
Солнце то же, ветер, поле…
Это всё ты видел то ли?
Берег тот далёким стал,
Вновь чужим — о нём мечтал?..

Судьба

Дядя Миша — так звали этого, ещё не старого мужика мы с друзьями, хоть он и не приходился нам родственником. Был он старше нас лет на двадцать и имел двух детей нашего возраста. Однако мы общались именно с ним, а не с его отпрысками — он жил гораздо интереснее, и мы не чувствовали большой разницы в возрасте. Конечно, проявляли к новоявленному земляку уважение, было видно, что и он ощущал к нам отцовские чувства. Знакомство наше выглядело странно со стороны, но лишь на первый взгляд. По сути, мы были с ним примерно одинаковыми людьми — смелыми, весёлыми, зачастую непредсказуемыми и необычными. А все люди, как известно, тянутся к себе подобным, несмотря ни на что — в том числе и на возрастные ограничения.

Вместе с дядей Мишей крепко выпивали, закусывали, курили и разговаривали, обсуждали девок и политику, участвовали в доброй драке и добром деле. Он редко бездельничал, всегда творчески и изобретательно трудился и жил. С ним никогда не скучали. Культурой особо не блистал, однако мог легко расположить к себе почти любого, не ставил никого в неудобное положение — чувство такта, видимо, у него было врождённым.

По профессии он был каменщиком. Хороший каменщик — мастер своего дела. В последние годы престиж рабочих профессий упал, и многие считают трудового человека глупцом, а зря. Работа руками не менее сложна и интересна, чем труд умственный. Это просто иная стихия, другой ритм и стиль жизни, другая её философия. Дядя Миша кирпичную кладку ваял, как будто писал стихотворение четырёхстопным ямбом — чётко, точно и аккуратно; как художник, намечал совершенную форму стене, рисовал идеальный изгиб арки, ретушировал недостатки архитектурного замысла. Был он умелец и за свою работу не стеснялся брать деньги.

Дядя Миша всю жизнь прожил в Казахстане и, когда начался период безвременья, не спешил покидать насиженное место. Судьба многих наших соотечественников, выезжавших на социалистические стройки ещё молодыми, в девяностые годы была сломана, как и могучее государство, распластавшееся некогда в неге на одной шестой части суши планеты Земля. В Казахстане Мишу уважали. Конечно, этого приходилось добиваться и в спорах, и в ссорах с титульной нацией, что становилась с годами всё агрессивнее и наглее. Миша не робел и почти всегда оставался на коне.

В Россию ему всё же пришлось переехать. Но не из-за себя — ради детей.